На линии огня - Михаил Сидорович Прудников
Григорий сжимал в руке обломок точильного камня. Когда поселок скрылся за лесом, боец точным ударом по темени оглушил сначала солдата, а затем намертво вцепился в глотку Блекеру.
Мотоцикл, завиляв, завалился набок, его колеса какое-то время еще продолжали вращаться. Григорий держал Блекера мертвой хваткой, пока тело врага не обмякло.
Боец оттащил вражеские трупы в лесок, поспешно забросал их хворостом и вернулся к мотоциклу. Подняв машину, он тотчас дал полный газ, стремясь поскорее покинуть место происшествия.
Шум мотоцикла, идущего со стороны Бегомля, группа услышала издалека.
— Вот тебе новости! сказал Николай Васильевич — Встречать, что ли, едут?
— Нет, — возразил Яша Березко. — Всего один мотоцикл. Так не встречают. Сейчас узнаем, что там за лихач.
Многоопытный, но излишне горячий Лутковский вынул наган с глушителем.
— Не торопись, — предупредил его Шалва. — Убери свою хлопушку. Еще успеется.
Из-за поворота на бешеной скорости выскочила тяжелая машина с Григорием за рулем. Услышав кукушку, он нажал на тормоза и через мгновение попал в объятия товарищей.
— Машину — в болото, — распорядился Шалва. — Быстро освободить дорогу.
Лутковский с сожалением повел мотоцикл от опушки, приговаривая:
— Такую технику губить, такую технику… Может, спрятать? Вдруг еще пригодится?
Шалва вводил Григория в курс дела:
— Шура, Оля, ты, Яша поведете добычу в бригаду. Я, Миша, Лутковский и Николай Васильевич остаемся для завершения операции. Поначалу прикроем ваш отход и постараемся увести преследование, если оно будет, в болото. Вы пойдете прямо, на десятом километре вас встретят.
Кортеж с генералом состоял из двух машин — черного «вандерера», на переднем сиденье которого восседал сам высокий чин, а на заднем сиденье — еще три офицера, и грузовика, шедшего следом с полутора десятками солдат в кузове.
Как только послышался приближающийся шум, шесть пар сильных рук выволокли корову на середину дороги.
Легковая машина затормозила метрах в тридцати от туши. Грузовик же подъехал к туше вплотную, и солдаты стали выпрыгивать из кузова, чтобы убрать неожиданное препятствие.
Это и был тот самый момент, когда следовало действовать без промедления. По плану партизаны должны были в считанные секунды воспользоваться занятостью охраны и атаковать легковой автомобиль. Однако Шалва Циклаури не подавал сигнала к атаке. Бойцы напряженно следили за ним, а Шалва всматривался во что-то, несомненно заставившее его переменить решение.
Шалва в бинокль видел, как генерал вылезает из машины и направляется в лес без провожатых. Намерения генерала были понятны — он уже на ходу приспускал ремень.
Углубившись в лес достаточно, чтобы его не видели с дороги, высокий чин присел под деревом и был схвачен партизанами в самый неподходящий для него момент. Это было уже истинным везением, и бойцы воспользовались им для того, чтобы как можно дальше уйти от дороги.
Беспорядочные выстрелы со стороны немцев раздались лишь через десять-двенадцать минут, а преследование было организовано и того позже, да и при всем желании не смогло бы оно сориентироваться по направлению, потому что противник был отвлечен сильным взрывом в лесу. Все есть на войне — и запланированные случайности, и везение, но, к сожалению, и без нелепых неожиданностей не обходится.
Уже на подходе к заветному десятому километру группа нарвалась на трех пьяных полицаев, которых уничтожила почти мгновенно, но одним из ответных выстрелов был ранен Николай Васильевич. Оля перевязала ему плечо, а Григорий сказал Шалве:
— Он пойдет в бригаду, а я останусь.
— Нет, — вдруг возразил Яша Березко. — С тебя в этом деле уже хватит. Вместо него останусь я. — Он посмотрел на Мдивани и грустно улыбнулся.
— Останется Яша, — решил Шалва.
8. ГАРАНТИИ К ИНФОРМАЦИИ
Перед Николаем Акимовичем Новиковым лежала карта района, на которой мы с Корабельниковым обозначили коридоры для передислокации партизанских соединений.
Члены райкома и командиры бригад напряженно ждали реакции секретаря. Новиков заговорил не сразу:
— Михаил Сидорович, вы, конечно, прекрасно понимаете и ценность этих данных, и ту ответственность, которую мы принимаем на себя, считая, что они достоверны.
— Естественно, — согласился я. — Данные абсолютно достоверны.
— В любом другом случае, — продолжал секретарь, — я не стал бы задавать вам никаких дополнительных вопросов. Но сегодня речь идет не просто о выполнении приказа Центра. Речь идет о судьбе тысяч людей.
— Если я правильно вас понял, — сказал я, — все-таки нужны гарантии достоверности полученной информации.
— Гарантии? — Новиков задумался. — Ну что ж, пожалуй, это слово наиболее точно определяет то, что я хотел сказать вам. Эти гарантии нужны и мне, и сидящим здесь товарищам, отвечающим за судьбу бригад, и вам самому как одному из комбригов.
— Это не так просто, — вслух сказал я, а сам тем временем написал на клочке бумаги: «Некоторые гарантии могу предоставить, но только вам».
Новиков, скосив взгляд, прочел написанное и понял меня правильно:
— Разумеется, это не просто. И не требую их немедленно… Словом, на сегодня все, товарищи. Все свободны. А вы, — добавил он мне, — задержитесь, пожалуйста.
Однако, когда мы остались вдвоем, секретарь первым делом спросил:
— Не доверяете соратникам?
— Дело не в доверии, — возразил я. — Николай Акимович, вы слышали, как немцы трубили везде о героической гибели генерала Полдига, который подорвался на мине?
— Кое-что слышал, — ответил Новиков.
— Крайне необходимо, чтобы у них не появилось сомнения в этой версии. Поэтому кое-какие подробности должны знать лишь очень немногие люди.
Новиков опять посмотрел на меня вопросительно.
— Вы говорили о гарантиях, — продолжал я. — Со мной приехали бойцы с интересным грузом. Сейчас они доставят его в эту комнату.
Через несколько минут Корабельников и Григорий ввели человека в странном одеянии — внизу были видны щегольские сапоги, а до колен, полностью скрывая голову, на него был напялен рогожный мешок.
Нелепое одеяние сняли, и перед секретарем райкома предстал собственной персоной генерал Полдиг.
— Прошу знакомиться, — сказал я. — Начальник карательной экспедиции генерал Полдиг. Дал нам полную и исчерпывающую информацию о дислокации и оперативных планах скопившихся в районе войск.
— Разве откровенность так уж свойственна гитлеровским офицерам? — Новиков обращался к генералу.
— Вы правы, — отвечал Полдиг на чистом русском языке. — Откровенность перед противником не украшает офицера. Но я не только генерал, я профессиональный разведчик и понял, что проиграл профессионалам более высокого класса. Я понял, что молчать и бесполезно, и не в моих интересах.
— Генерала особенно радует то обстоятельство, — добавил я, — что рейх считает его героически погибшим. И, значит, семья генерала может не опасаться нежелательных последствий или третирования со стороны гестапо.
Полдиг согласно кивал.
— Генерал отдает себе отчет, — продолжал я, — что в случае его неоткровенности ситуация резко изменится.
