На линии огня - Михаил Сидорович Прудников
Во время переходов бойцы отмечали оживленное движение на дорогах. Сбывалось предположение руководства бригады — для борьбы с партизанами гитлеровцы пошли на крайние меры и сняли с фронта несколько своих частей. При таком сосредоточении войск в районе генерал, конечно же, мог позволить себе экспедиционную поездку, полагая, что его безопасность гарантирована, что партизаны не решатся появиться в радиусе десятков, а то и сотен километров.
Само по себе это соображение еще не давало надежд на успех операции — ведь генерал не поедет без охраны, которая по силам, несомненно, будет превосходить силы группы. Однако решение этих и других вопросов было еще впереди, а пока что на исходе ночи группа подошла к Бегомлю.
В поселке стоял сильный гитлеровский гарнизон, и появляться там — значило необоснованно рисковать. В то же время группе необходимо было по возможности скорее установить связь с Григорием. С самого рассвета в ближайшем к поселку лесу куковала кукушка. Шалва был уверен, что Григории слышит «кукушку» и ищет возможность ответить ей. Но дефицит времени требовал более решительных действии. И тогда на дороге к поселку появилась оборванная нищенка. Даже Шалва ахнул, увидев Шуру, переодевшуюся перед тем, как отправить ее в очередной опасный путь.
Нищенка, бессвязно напевая что-то, вошла в поселок, побрела по улицам. Немцы брезгливо отворачивались от нее. Но один полицай, грубо окрикнув, потребовал документы. Нищенка долго рылась в складках одежды, достала засаленный аусвайс и еще какую-то бумажку, оказавшуюся справкой из полоцкого госпиталя, которая удостоверяла умственную неполноценность девушки.
— Бродяжничать нельзя! — внятно, словно ребенка, стал наставлять нищенку полицай. — Понятно тебе? Будешь бродяжничать, буду паф-паф! Понятно?
Нищенка жалко закивала, заулыбалась сквозь слезы. Полицай сплюнул, спросил:
— Тебе чего здесь надо?
— Тетеньку ищу… тетеньку родненькую, — запричитала нищенка. — Дяденьки сказали — в Бегомлю пошла… тетенька родная…
Полицай еще раз сплюнул, кажется, уже не чая, как отвязаться от убогой.
Григорий случайно видел эту сцену из окна парикмахерской. Он несколько раз отворачивался, но что-то все время заставляло его возвращаться к нищенке. Потом, уже выйдя из парикмахерской, он вновь увидел ее сидящей на бревне у забора, которым была обнесена столовая.
Кукушка уже не куковала, но интуиция подсказывала Григорию, что нищенка и кукушка звенья одной цепи. Он медленно пошел вдоль забора, зажав в руке бумажку с заготовленным донесением. И только в шагах в трех, внимательно посмотрев в глаза нищенке, Григорий с изумлением узнал Шуру.
Так Шалва получил очередную информацию от Григория, в которой сообщалось, что до появления кортежа Полдига в окрестностях Бегомля оставалось чуть больше шести часов. Группа тут же стала удаляться от поселка в направлении Лепеля.
Сейчас Шалву беспокоило несколько вопросов одновременно, в том числе и то — сумеет ли присоединиться к ним Григорий. Группа уже выбрала место на дороге и принялась подготавливать еще одну «запланированную случайность». Прямая засада и неизбежный открытый бой с охраной генерала были бы безумным риском, связанным с гибелью людей и верным провалом операции. Рассчитывать на успех можно было лишь при одном условии — остановка кортежа и хотя бы минимальное рассредоточение охраны. Было решено запланировать случайную остановку машин, и для этого по плану требовался необычный «реквизит» — корова.
Николай Васильевич знал окрестные леса, знал также, что у местного лесничего, продавшегося врагам, имеется небольшое стадо. Он знал, где нужно искать это стадо, и отправился на задание один. Вернулся он вскоре, ведя за собой на веревке хорошо упитанную бурую корову. Лутковский уже вынул наган с глушителем, намереваясь привести в исполнение начальный план, но Николай Васильевич остановил его:
— У меня есть кое-какая поправка к плану. Зачем губить животину? Я тут по дороге додумался… Трава у нас растет… вроде белены. Дурной травой ее называют. Нарвал я ее по дороге. Сейчас мы буренку накормим, она у нас пьяней вина будет.
Корова жевала траву — охапка за охапкой. Неожиданно передние ноги ее подломились, она упала сначала на колени, потом на бок.
— Ну вот, — сказал Николай Васильевич. — Теперь сутки будет, что твоя колода.
Партизаны улыбнулись, а Миша Мдивани, повернувшись к Шуре, пошутил, указывая на животное:
— Смотри, какая актриса. Не иначе, захотела на сцену.
До появления генерала с его кортежем оставалось около трех часов. Шалва думал о Григории, все время посматривая в сторону Бегомля.
Григорий же в это время решал одну из последних задач своей операции. Блекер предоставил ему полную свободу, но Григорий, прекрасно зная, что все время находится в поле зрения людей Блекера, так что мнимая эта свобода ограничивалась центром поселка, не мог поступать опрометчиво, как бы ни торопился. Дело было даже не в том, что времени на побег оставалось все меньше. Бежать можно и нужно было только так, чтобы Блекер не успел спохватиться. Попытка напоить жандарма ни к чему не привела, а иных возможностей Григорий пока что не видел.
Он бесцельно шатался по центру, приставал к людям с вопросами, где можно достать приличный костюм. И наконец, ему повезло. Какая-то женщина охотно подсказала:
— А ты на Белый хутор сходи. Там недавно хозяин помер, богатющий мужик был! После него, поди, много костюмов осталось. А вы с ним вроде одного росточку.
Григорий тут же нашел Блекера:
— Помоги мне съездить на Белый хутор, там мне обещали костюм.
— Вы собираетесь на свидание с генералом или с девушкой? — усмехнулся Блекер.
— Не до шуток! — обиделся Григорий. — Я придаю большое значение внешнему виду. Насколько мне известно, генерал — тоже.
— Мотоцикл вас устроит? — с подозрительностью спросил Блекер.
— Если вы сядете за руль. Я не умею водить машин.
— Ну что ж… время есть, пожалуй, съездим. — Блекер пошел к мотоциклу, приказал солдату сесть в коляску, а Григорию кивнул на заднее место, сам же взялся за руль.
Они выехали из поселка. Дорога была неровная, и Григорий вскоре постучал Блекера по спине.
— В чем дело? — спросил жандарм, останавливаясь.
— Вы, кажется, решили угробить меня. Пусть солдат отдаст мне свою каску.
Блекер усмехнулся, ни слова не говоря, стащил каску с головы солдата, протянул ее Григорию и снова, едва
