На линии огня - Михаил Сидорович Прудников
Савватеев вышел из бани и направился к хутору. Женщина заметила его издали, остановилась на крыльце, смотрела настороженно.
— Не бойтесь меня, — успокоил женщину Савватеев. — Я к вам только с просьбой. Может быть, у вас найдется, во что обуться… и немножко поесть.
Не задавая вопросов, женщина пригласила его в дом, поставила на стол котелок с картошкой и положила рядом кусок хлеба. Смотрела, с какой жадностью ест ее гость. Потом неожиданно заговорила:
— На днях на кладбище из-под расстрела трое наших бежали. Двоим удалось уйти, а третьего убили.
Савватеев отметил про себя, что женщина называет приговоренных к смерти «нашими», и признался:
— Я один из них.
— Я так и подумала, — сказала женщина. — Здесь вам оставаться нельзя. Вам повезло, что я одна сегодня. Соседка у меня молчать не любит. Да и немцы, бывает, заглядывают на хутор. Сапоги я вам дам. И картошки немного дам на дорогу. Больше, уж извините, ничего нет.
— Что вы! — сказал Савватеев. — Какие извинения?! Спасибо вам!
Дальнейший путь Савватеев выбрал на Витебск — решил идти к линии фронта.
В те же дни лейтенант-пограничник Чеверикин Михаил Васильевич, бывший начальник штаба 2-й пограничной комендатуры 12-го Либавского пограничного отряда МВД Прибалтийского округа, встретивший войну в составе 112-го сводного стрелкового полка и попавший раненым в окружение, был подобран в лесу жителями Луначарского сельсовета. С постоянным риском для жизни эти смелые люди прятали его от облав и глаз предателей, передавали из дома в дом, с ним делились последним куском незнакомые, но сразу становившиеся родными люди, и вместе с благодарностью к ним у Чеверикина росло чувство необходимости встать на защиту попранной жизни этих стариков, женщин и детей.
Тогда же скитался по лесам возле своей родной деревни Зеленки бывалый солдат Горовцов Павел Михайлович. Участник освобождения Белоруссии в 1939 году и боев с белофиннами; где дважды был тяжело ранен, он в первый же день войны добровольцем пришел на призывной пункт города Полоцка и, несмотря на свою негодность к строевой службе, добился зачисления в армию, получил пост по охране склада и не оставлял его до прихода фашистов в город. Лишь когда грохот вражеских танков раздался на околице, Павел Горовцов поджег склад и пошел на восток.
Давало себя знать старое ранение, враг в те дни продвигался быстро, так что зона боя скоро обогнала Горовцова. Он хорошо знал местность, но не имел представления об изменившейся обстановке в населенных пунктах.
Приняв решение побывать в родной деревне Зеленки, Горовцов и двинулся к ней, но еще в лесу, метров за двести от крайних домов, услышал чужеземный говор.
Все это время старый солдат не выпускал из рук винтовку. Теперь он спрятал ее до лучших времен в кустах, добрался до опушки, залез на дерево и стал осторожно наблюдать за деревней.
Его поразило отсутствие в деревне жителей. Лишь захватчики сновали по улицам, да вертелся возле них Петр Крастин, известный односельчанам уголовным прошлым.
Через некоторое время, уже в сумерках, Горовцов увидел бегущую к деревне женщину и узнал в ней свою жену Анастасию. Чтобы привлечь ее внимание, он посвистел негромко. Настя остановилась, с испугом посмотрела в сторону дерева. Горовцов прыгнул на землю, стал звать жену знаками. Она приближалась, боясь, не узнавая его в темноте. И только подойдя, обняла, разрыдалась.
Жена рассказала Горовцову, что фашисты расстреляли полдеревни, а остальных жителем выгнали из домов, и они теперь живут в землянках.
Стояча глубокая осень, ночи становились все холоднее, четверо детей Горовцовых мерзли в землянке, и Настя решила пробраться в дом за одеялами.
— В нашей избе они не стоят, — сказала Настя. — Не сгодилась им маша изба. Может, не все разграбили. Может и для тебя какой костюм найду. Тебе ведь переодеться надо. В форме долго-то не походишь: убьют.
Очень не хотелось Горовцову пускать жену в деревню — велик был риск, по другого выхода не было.
— Дай я хоть немного тебя провожу. На крайний случай…
На околице, на месте бывшего огорода, Горовцов залег, смотрел, как жена прокралась в дом. Улица была пуста, и никто не заметил, как спустя несколько минут Настя вышла из дому с узлом. Они благополучно вернулись в лес.
Надо было решать, как жить дальше. Идти в землянку было безрассудством: жители находились под постоянным присмотром предателя Крастина. В лесу, несмотря на скорое наступление морозов, казалось безопаснее. Павел договорился с женой о местах и времени встреч, и они простились.
В глухом, буреломном углу Горовцов оборудовал себе жилище и принялся сооружать тайники, куда прятал найденные на месте боев оружие и патроны. Он еще не знал, когда и как они пригодятся, но одну операцию бывалый солдат уже обдумал.
Помня по рассказам жены, что гитлеровцы сначала без разбору расстреливали жителей, а потом стали делать это по указке Крастина, Горовцов кружил около деревни, ожидая момента для встречи с предателем. И как ни остерегался тот, как ни старался держаться поближе к немцам, однажды эта встреча состоялась.
Уже выпал снег, маскировать следы становилось все сложнее, и Горовцов старался поменьше ходить у опушки, чтобы не обнаружить себя. Теперь он наблюдал за деревней, прячась на заснеженных соснах. Декабрьским утром едва Горовцов занял свой пост, как увидел, что Крастин вывел лошадь, намереваясь выехать в соседний гарнизон. Горовцов слез с дерева и, путая следы, пошел наперехват — к тому месту, где колея была узка и сразу развернуться на ней было трудно.
Ждать ему пришлось недолго. Вскоре послышалось тревожное понукание — предатель, которого вынудили хозяева пуститься в дорогу, явно трусил в лесу.
Горовцов приготовил пистолет и стал посреди дороги.
Крастин заметил его, лишь подъехав вплотную, натянул вожжи, лихорадочно пытаясь нашарить в санях винтовку.
— Не хватай, чего не надо! — приказал Горовцов и поднял пистолет. Потом он подошел к помертвевшему от ужаса предателю, сказал, усмехаясь: — Что, иуда, не узнаешь?
— Узнаю, — едва выговорил тот. — Павел…
— Как живешь?
