Одна маленькая жизнь. В поисках следов - Маттиас Клингенберг
Он стал визитной карточкой линии Мажино. Несколько сапёров заложили очень большой заряд взрывчатки, говорят, больше 40 килограммов, с внешней стороны. Очевидцы рассказывают, что колпак сорвало с креплений и он подпрыгнул на высоту около метра, хотя вес стальной конструкции в тоннах измерялся двузначными числами. После взрыва колпак не вернулся в исходное положение, а немного сместился. Образовалась щель, которую уже невозможно было закрыть, что, конечно, имело далеко идущие последствия для солдат, находящихся в бункере.
Сквозь стену дождя я вижу второй бетонный блок с двумя другими бронеколпаками и иду по направлению к ним как бы по крыше подземного пехотного укрепления. Из земли на разном расстоянии друг от друга торчат стальные балки для противотанковой обороны – одни длиннее, другие короче. Помимо балок, здесь установлены стальные опоры с колючей проволокой, натянутой между ними. От времени и непогоды сталь покрылась тёмно-коричневой коркой, отдельные узлы уже едва различимы. Чтобы добраться до второго бункера, мне приходится карабкаться вниз по небольшому грунтовому склону. Видимо, я отвлекаюсь на новое здание и жёлтый строительный кран, появившийся справа неизвестно откуда. Так или иначе, я поскальзываюсь и, чтобы не скатиться вниз, вынужден помогать себе руками. Жёлто-коричневая глина теперь повсюду – на моей новой куртке, руках, джинсах и в ботинках. (Позже, когда я увижу анонс ролика «Верден, люди, грязь» у оссуария Дуомона, главного французского мемориала жертвам Первой мировой войны, находящегося неподалёку от Вердена, мне будет ясно, о чём идёт речь.)
Выхожу на залитую дождём бетонную дорожку и пытаюсь вымыть руки в луже, когда ко мне подходит усатый мужчина в добротных ботинках и тонком дождевике. Он протягивает руку, я могу предложить ему только своё запястье: «Здравствуйте! Господин Клингенберг?» Это Роже, почему-то он говорит на немецком как на родном. Через несколько минут мы стоим перед вторым блоком. Идёт проливной дождь. Хотя мы вымокли насквозь – вода стекает с нас обоих, – Роже бодро рассказывает мне историю пехотного укрепления Ла-Ферте, что терминологически не совсем верно, называли его панцерверком 505.
В солдатской книжке деда лежит пожелтевший лист бумаги с картой региона и обозначенным красным маршрутом 71-й пехотной дивизии, рядом – текст. Для вермахта взятие укрепления стало важной победой, оно доказывало, что считавшаяся непроходимой линия Мажино может быть преодолена. Так незначительная с военной точки зрения победа была использована в пропагандистских целях:
Солдаты!
Наша дивизия выполнила все поставленные перед ней задачи и призвана выполнять новые. На протяжении всей Западной кампании вы спешили от победы к победе. Наша везучая дивизия вела упорные бои с первого дня и до победного конца. Вы штурмовали панцерверк 505 и взяли 311-ю высоту. Вы стали первым немецким подразделением, прорвавшим саму линию Мажино.
С другой стороны, падение укрепления было одной из величайших трагедий Западной кампании. Череда неверных решений и неудачных обстоятельств привела к тому, что весь гарнизон задохнулся. Немцы нашли только тела своих противников и похоронили их неподалёку от бункера. Что произошло?
Мы стоим в каземате первого блока. Роже рассказывает о смешанном вооружении, которое использовалось для стрельбы из амбразур бетонных укрытий по приближающимся противникам. Перед амбразурами вырыта траншея, где скапливались пустые гильзы от орудий. В зависимости от характера угрозы и расстояния до противника в амбразурах можно было установить лёгкий пулемёт против людей и противотанковую пушку с дальностью стрельбы несколько километров. Кроме того, через отверстие рядом с левой амбразурой противников, оказавшихся в непосредственной близости, можно было забрасывать ручными гранатами. Я вспоминаю стрельбу в бункере под Киевом и думаю о том, что шум орудий наверняка был просто оглушительным. С помощью специальной системы во всём каземате создавалось избыточное давление, что позволяло не допустить отравления воздуха газами от снарядов. Свежий воздух обеспечивала также современная система вентиляции, которая была выведена из строя во время атаки 71-й дивизии и уже не могла помочь в спасении личного состава. Первый и второй блоки были соединены подземным тоннелем глубиной 30 метров. В нём солдаты укрылись после того, как колпаки и оружейные комнаты обоих блоков были подожжены, а хранившиеся там боеприпасы взорваны. К сожалению, в хаосе многодневной осады они забыли закрыть за собой двери шлюзов первого блока, а возникшая отсасывающая сила привела к попаданию дыма в тоннель. В 4:30 утра 19 мая 1940 года, то есть на четвёртый день немецкой осады, комендант форта старший лейтенант Бургиньон позвонил своему начальнику и попросил разрешения покинуть укрепление. Для этого телефонисту пришлось подключиться к коммутатору в подземном коридоре, так как телефонная станция уже не функционировала. Роже показывает мне вырванные из коммутатора кабели. Он объясняет, что именно испарения от электрических и телефонных кабелей, а также других предметов полностью отравили воздух. Ответ генерала Фальви, начальника Бургиньона, предопределил гибель гарнизона: пока хоть одно орудие работает, об оставлении укреплений не может быть и речи. Возражение Бургиньона о том, что хотя пушка в каземате первого блока работает, но из-за задымления ею уже нельзя управлять, Фальви не принял, сославшись на пропагандистский лозунг линии Мажино: On ne passe pas! Никто не пройдёт!
Бургиньон, по-видимому, понимая, что это конец, заперся в комендантской комнате и ждал смерти от удушья. В 5:39 утра того же дня его адъютант слабым голосом передал последнее сообщение из форта:
Ситуация безнадёжная… мы уже шесть часов в противогазах… тяжёлый чёрный дым заполняет галерею… людям приходится держаться за кабели, чтобы взрывной волной их не швыряло об пол… света больше нет, ситуация ужасная… лейтенант рядом со мной… Сейчас мы будем пытаться перебраться в Блок 2.
Реконструировать, что именно произошло потом, не представляется возможным. В любом случае не выжил
