Василий Лановой. Самый обворожительный офицер - Михаил Александрович Захарчук

Часть IV

Скажите, Василий Семенович…

Не говорить с человеком, с которым можно говорить, – значит потерять человека. Говорить с человеком, с которым нельзя говорить, – значит терять слова. Умный человек не теряет человека и не теряет слов.

Конфуций

Те люди, которым не раз и не два удавалось общаться с Лановым накоротке, не дадут мне соврать. Они подтвердят, что он великолепный, потрясающий собеседник, с которым разговаривать одно наслаждение. Этот человек щедро дарит вам то, что Экзюпери называл «роскошью человеческого общения».

А я, в свою очередь, с искренней благодарностью дарю своим уважаемым читателям, дошедшим со мной до этого места повествования, своеобразный бонус, прямую речь своего героя. Она всегда неожиданна, разнообразна и интересна.

Эта главка так построена, что начало всех моих вопросов содержится в ее заголовке. Ну а дальше читайте. Очень надеюсь на то, что вы не пожалеете. В нашем общении нет никакой системы и заданности. Это просто мой разговор с великим актером современности, у которого на все разнообразие бытия имеется своя точка зрения. Глубоко выстраданная, подтвержденная на протяжении многих десятилетий подвижническими трудами во славу Отечества.

– Если бы вам вдруг представилась такая возможность что-то изменить в своей судьбе, то что бы вы в ней переиначили?

– Легкость этого вопроса заключается в его сослагательности, которая поневоле провоцирует и легкость ответа. Но я бы ничего не стал менять. Прожитое мной, тобой, всеми нами – уже история. А отечественную историю я чтил и чту всегда. Вослед Пушкину, который говорил: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно, не уважать оной есть постыдное малодушие».

– Тогда как вы относитесь к развалу Советского Союза?

– Это была самая настоящая цивилизационная катастрофа. Мы должны признать, что в последние десятилетия произошла смена приоритетов. Теперь каждый думающий человек пытается понять, осмыслить, что же с нами приключилось. Ведь еще совсем недавно наша жизнь была совсем иной. Сопоставление – великая вещь. Я уверен, каждый человек, если он не поглощен процветающим ныне рвачеством, услышит, что в недалеком прошлом мы и строили славно, и жили ярко, черпали уверенность в великих делах и свершениях нашего народа, с надеждой и верой смотревшего в будущее. С этой верой мы выиграли жесточайшую и несравнимую ни с чем прежде войну, в короткие сроки восстановили разрушенное хозяйство и вышли на уровень сверхдержавы, запустили в космос Гагарина! Были у нас и великие грехи, но какое государство, становясь на ноги, не имело их? Покажите мне таких праведников!

Казалось, все в том мире было стабильно, твердо, незыблемо до кондовости, как вдруг все переменилось. Кончилась навязчивая опека. Люди облегченно вздохнули, возрадовались, поверили в добрые перемены, но, как оказалось, преждевременно. Восторг слишком скоро угас, перешел в унылое прозрение.

Те же люди утром проснулись и вдруг обнаружили, что уже никому до них нет никакого дела. Голодаешь ты или тебе негде жить, обманут или избит, нечем заплатить за лечение или не на что учиться. Видишь беззаконие – и не с кого спросить. Вокруг словно заговор молчания, глухая стена неслышания, непонимания, равнодушия. Мы сами того не заметили, как оказались во власти совсем других – волчьих законов. Из заказника нас словно перенесли в дикую природу, где совсем другие условия существования и способы выжить – крепкие зубы, сила и закон стаи.

И вот я часто размышляю: не слишком ли дорогая цена за глоток свободы, за возможность открыто говорить то, что думаешь? Тем более что этот глоток оказался, пожалуй, горше, удушливее того, чем мы дышали прежде, отравлен беззастенчивым враньем, подменой ценностей, откровенным цинизмом. А право говорить лишь тем и ограничивается. Все говорят, но никто не внемлет, не хочет слушать. Такое впечатление, что мы живем в стране глухих.

Из всех средств информации льется поток разоблачительных обвинений, подтверждаемых документами, фактами, называются конкретные лица с именами, фамилиями, указываются суммы, похищенные у государства и обворованного народа, называются счета в банках, демонстрируются чемоданчики, наполненные долларами, особняки и замки, построенные на скромную зарплату чиновника. И никто ничего не слышит. В короткое время все встало с ног на голову. В сознание людей, в нашу жизнь внедряются новые понятия, а затем и дела. Мы даже не предполагали, что они возможны в цивилизованном обществе.

В попытках замести следы, в стремлении к обогащению все средства оказались подходящими: насилие, жестокость, покушения на мораль и в итоге на саму жизнь. Как скоро мы привыкли к смерти, к убийствам, к тому, что уже не испытываем потрясений оттого, что свершаются столь чудовищные насилия над человеком. Привыкли. Нас приучили. Сообщения о покушениях, о гибели людей стали обычными, рядовыми, как будто в порядке вещей, как очередная сводка погоды.

– И что, по-вашему, нет никакого просвета?

– Ничего подобного. Я свято верю в русский народ, в великую созидательность Русского Мiра. Именно как у Толстого – через букву «i».

Очень справедливо заметил Иван Сергеевич Тургенев, двухсотлетний юбилей которого мы только что отметили:

«Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!»

А русский народ был великим, есть великий и во веки веков пребудет таким.

– Что думаете по поводу нынешних событий на Украине?

– Я сам по национальности украинец, хотя родился и живу в Москве. Корни и здесь и там, как и родные в России и на Украине. Как прикажешь себя ощущать в этой жизни сегодня, при этом искусственном возведении границ и даже объявлении военного положения? Между кем? Братьями по крови, испокон веков жившими рядом, перемешавшимися родственными связями, кровными отношениями.

То же самое могу сказать и о своей жене Ирине Петровне Купченко. В самом начале перестройки у нас с ней случались целые политические баталии. Тогда я очень скоро понял, куда клонят новоиспеченные демократы, решившие поделить огромную страну на отдельные княжества, а она какое-то время полагала, что красивые лозунги о капиталистическом процветании – это правда. Только когда Ирина, как и я, лишилась своей родины и превратилась на Украине в иностранку, она и поняла, что ее жестоко обманули, как обманули весь народ, не спросив у него, как он желает жить, в какой стране – вместе или раздельно.

Я ненавижу любой национализм как российский, так и украинский. Поэтому когда почувствовал на съемках фильма о Богдане Хмельницком в Киеве, куда меня приглашали на главную роль, что могу стать проводником украинского национализма, – тут же немедленно отказался от этой работы. Как