В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин
Но начнем мы с позитива.
Очерк второй
Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ)
Идея совещания. Так и не смог я с достоверностью определить, кому принадлежит отцовство. Нечто подобное высказывал Молотов еще в 1954 г. Это вполне соответствовало нашему образу мышления: партийное собрание, проецированное вовне.
Могу засвидетельствовать: предложение созвать Общеевропейское совещание – новое или воскресшее – озвучил на Западе Громыко. Произошло это в Риме в апреле 1966 г. в ходе бесед с итальянскими руководителями, которые я переводил.
Итальянцы довольно неожиданно с ходу поддержали наше предложение, вызвав неподдельную радость советской делегации. Во время заключительной пресс-конференции министр произвел впечатление также тем, что высоко отозвался об итальянских художниках эпохи Возрождения. «Мы приехали в Италию, – пошутил он, – также для того, чтобы посоветоваться с ними, высокими выразителями гуманности».
Итальянская поддержка была, однако, с подвохом. В нашу формулу «Совещание по безопасности в Европе» искушенные потомки Древнего Рима предложили добавить: «и сотрудничеству». Как можно было возразить? Но это внесло в повестку дня гуманитарную «третью корзину», о которую впоследствии спотыкалось советское руководство.
Согласились мы и на участие в совещании США, хотя поначалу хотели обойтись без них. Без США весь проект, скорее всего, умер бы, не родившись. Как-никак они были страной, подписавшей после войны Ялтинские и Потсдамские соглашения. Чтобы американцы не очень выделялись среди европейцев, добавили Канаду.
В таком несколько трансформированном виде советская идея стала совместной инициативой государств – участников Варшавского договора. Ее главной, хотя и не декларируемой целью было закрыть германский вопрос. Это означало, прежде всего, узаконить новые границы Советского Союза, Польши и Чехословакии, а также границу между ФРГ и ГДР, остававшиеся без должного юридического оформления.
Тем самым, встав твердой ногой на Эльбе, мы закрепляли политические и территориальные итоги Второй мировой войны и послевоенного развития. Говоря нашим языком, эти итоги означали продвижение далеко на Запад позиций социализма в Европе. Поскольку стало очевидно, что дальше двинуть их вряд ли удастся, требовалось ввести в узаконенные рамки положение, выгодное для Советского Союза. С тех пор в расколотой надвое Европе мы начали играть на удержание. Пассивная, оборонительная тактика, как правило, чревата проигрышем. В конце концов, так оно и случилось.
Подготовка созыва. Несмотря на всю неотразимость идеи «европейцы – за один стол», нельзя сказать, что шла она легко. Были и скепсис, и упреки в пропаганде, и прямое неприятие. Не раз казалось, что фиаско неминуемо. Но мы проявили упорство, и шаг за шагом предложение набирало поддержку. Для этого использовался весь арсенал двусторонних средств, включая встречи на высшем уровне. Чуть ли не последними, в 1972 г., свое положительное отношение выразили США. То был рассвет брежневско-никсоновской разрядки: сделки, как правило, заключались по принципу do ut des (лат. – даю, чтобы ты дал).
Немалую роль сыграла общественность: в поддержку общеевропейского форума выступили не только компартии, но и массовые демократические организации Западной Европы.
Всего же «обработка» будущих участников заняла шесть с половиной лет. На них пришлась интервенция ряда государств Варшавского договора во главе с СССР в Чехословакию, отбросившая подготовку назад. Но были и мощные ускорители: прежде всего, Московский договор между СССР и ФРГ от 12 августа 1970 г. Он провозглашал исключительно мирное разрешение споров между двумя смертельными врагами во Второй мировой войне. Еще более важно, что договор объявлял нерушимыми границы всех государств в Европе, в том числе послевоенные. Полдела было сделано в двустороннем порядке. Плюс к Московскому, это обеспечили договоры ФРГ с Польшей, ГДР и Чехословакией, а также соглашение по Западному Берлину. Теперь требовалось отобразить новые реалии в многостороннем порядке.
Европейцы за одним столом. В ноябре 1972 г. в Хельсинки – отныне столица Финляндии станет синонимом общеевропейского процесса – начались консультации на уровне послов тридцати пяти стран. Их работа тянулась до июня следующего года. В результате в начале июля в том же Хельсинки собрались министры иностранных дел. Советскую делегацию возглавлял Громыко, в ее состав включили и меня, постоянно занимавшегося этой тематикой. Удалось побывать на ассамблее, которую в Европе не видали со времен Венского конгресса, «светлого праздника всех дипломатий», как писал о нем Герцен.
То был первый этап Совещания, он получился удачным: министры дали поручение разработать и положить на бумагу договоренности о том, как жить в Европе дальше. В наши миролюбивые декларации все еще верили даже после событий в Чехословакии в 1968 г., которые министр иностранных дел Франции Мишель Дебре охарактеризовал как «дорожный инцидент».
Второй этап начался 18 сентября 1973 г. и растянулся на почти два года – к делу подошли ответственно – до 21 июля 1975-го. Практически все государства Европы (33, кроме отказавшейся участвовать Албании, в 1990-х она вернулась), а также Соединенные Штаты Америки и Канаду представляли 375 делегатов.
Состоялось круглым счетом 2500 заседаний координационного комитета, различных комиссий и подкомиссий, специальных рабочих групп. Было рассмотрено около 4700 проектов и предложений. Титанический труд!
Подготовленные в ходе второго этапа документы образовали Заключительный акт Совещания. Он писался тридцатью пятью перьями, в том числе ватиканским. Святой престол принял участие в крупном международном «слете» впервые с 1824 г. В итоге среди подписантов Акта фигурировали два высокопоставленных служителя церкви, восемь коммунистов, восемь социал-демократов, семнадцать членов других партий.
При подготовке итогового документа, как когда-то в польском сейме, достаточно было одного несогласного, чтобы обсуждаемое положение не проходило. Знаменитый консенсус, впервые примененный в таком масштабе, высшая ступень демократии.
В Акте, как в Библии, было все: от принципов взаимоотношений государств до довольно детальных росписей конкретных вопросов сотрудничества в экономике, культуре, по правам человека. Была там и военная тематика, и так называемая follow-up – договоренность, как совместно следить за тем, чтобы процесс продвигался дальше. Наряду с консенсусом такой мониторинг являлся новым словом в дипломатической практике. Увесистый и содержательный получился «кирпич». Его название – Заключительный акт – было выбрано со значением. Восходило оно
