Василий Лановой. Самый обворожительный офицер - Михаил Александрович Захарчук
О том, почему режиссеры пошли на замену актера, существует несколько версий. По одной из них Юматов элементарно запил. Но это не столь существенно. Для нас куда важнее другое обстоятельство. На той же Киевской киностудии в это же самое время проходили съемки исторического фильма о Богдане Хмельницком «Триста лет тому назад», в котором Лановой снимался в эпизодической роли поручика Бронислава Оржельского. Картина была из серии проходных.
Поэтому Василий, располагающий свободным временем, часто наведывался в соседний павильон, где только разворачивалась работа над «Корчагиным». По каким-то еле уловимым признакам он чувствовал, что Алов с Наумовым не только нервничали, но и пристально к нему присматривались. Предчувствие его не подвело.
Я уже упоминал о том, что Владимир Наумов однажды отвел Ланового в сторону и предложил ему попробоваться на Павку.
Мой уважаемый читатель знаком и с ответом Василия Ланового на это более чем заманчивое предложение:
– А чего мне пробоваться? Я и должен Павку играть!.. Это вообще мой герой по жизни!
Больше для проформы, нежели для дела были сняты пробы, и всем сразу стало ясно: вот он – настоящий Корчагин!
Конечно же, Юматов, узнав о том, что его заменили на никому не известного студента, обиделся не на шутку. Георгий Александрович, увы, не понял, почему режиссеры пошли на такой шаг. А Юматов не устраивал их по одной простой и очень важной причине. Он был во всем предсказуем. За ним не скрывалось никакой неожиданности. Рубаха-парень, которому все легко давалось, не испытывающий никаких особых трудностей. За ним не виделось процесса преодоления, драматизма, борьбы. А Наумову и Алову хотелось уйти от Павки-простака, бесшабашного человека, которому все легко дается. Примерно таким был первый фильм по роману Островского, снятый в тяжелом сорок втором году.
Позже, уже в процессе работы, режиссеры не уставали повторять Василию Лановому:
«Будь серьезнее. Даже улыбайся как бы нехотя. Твой герой несет свой тяжкий крест, таков его удел. А крест легким быть не может. Если уж совсем просто – играй Иисуса Христа».
Режиссеры стремились воплотить глубинное, осознанное самопожертвование борца во имя великой идеи, заложенной еще в древние времена мифологическим Прометеем. Поэтому все, что не имело отношения к строительству нового мира, они отбрасывали напрочь за полной ненадобностью. Авторы сознательно создавали образ максималиста, легендарного героя в бою и труде.
Такая вот целевая установка повлекла за собой укрупнение определенных черт характера Павки. Он стал даже более суровым и замкнутым, чем в книге. Его мужество режиссеры сделали трудным, долгим, растянутым во времени. Оттого подвиг Корчагина становился как бы непрерывным, каким-то будничным.
Очень даже возможно, что студент Лановой по тем временам и не постигал до конца генеральных, лейтмотивных режиссерских устремлений. Зато он отчетливо понимал другое. Ему посчастливилось создавать на экране живой пример, образец, почти идеал для молодых ребят, стоящих перед выбором жизненного пути. Эту свою особую ответственность он чувствовал на уровне подсознания, по себе знал, что Корчагин такой герой, в котором многие черпали и будут черпать духовные силы для жизни, находить в нем достойный пример для подражания. Чтобы поставить себя на место Павки, Василию необходимо было внутренне, духовно, нравственно приблизиться к нему. Иначе эта роль у него просто не получилась бы.
Все это достаточно сложные материи, и я совсем не уверен в том, что излагаю их внятно, доступно. Одно для меня, во всяком случае, бесспорно. Василий Лановой чрезвычайно точно, ювелирно вписался именно в тот образ Корчагина, который и был задуман режиссерами.
Мне было девять лет, когда я впервые увидел этот фильм. Это произошло при таких обстоятельствах, которых мне никогда не забыть.
Мое село Дорошовку от соседней Буши отделяет река Мурафа. На эти два села всегда приходила одна копия фильма. Сначала он как правило демонстрировался в большой Буше, а на следующий день – в нашей маленькой Дорошовке. Для «Корчагина» сделали исключение. Его демонстрировали два дня кряду в обоих селах. Заканчивалась одна часть в бушанском клубе, киномеханик вручал бобину пацану на велосипеде, и тот мчался в клуб дорошовский. Восемь частей – ровно столько же велосипедистов. Я был в числе тех счастливчиков на своем «Орленке», смотрел кино бесплатно. Вот так-то!
Теперь надо сказать, что сплошного единодушия, всеобщего восторга по поводу этой картины, как ни странно, не наблюдалось. Нашлись люди, которые фильм не приняли, полагали, что Павка получился в нем излишне мрачным, каким-то очень уж жертвенным, лишенным романтики, оптимизма.
– Павел в книге – личность многогранная, а в фильме он одноцветен, в нем больше трагизма, чем романтики, – неудовлетворенно твердили они.
– Это героический образ, созданный людьми, которые посмотрели в прошлое, потрясенные подвигом наших отцов, – отвечали им другие зрители.
– Он был наш, простецкий, улыбчивый парень. Все мы тогда были такими, любили друг друга, потому что были молоды. А этот ходит какой-то зашоренный, словно святой!
– Нет, нам в те годы было не до улыбок и не до любви. Мы тогда делали великое дело!
В этом смысле примечательны и заголовки статей в печати. «А так ли закалялась сталь?» – интересовались трое студентов в «Комсомольской правде». «Сталь закалялась не так» – без всякого сомнения утверждали другие.
– В фильме нет приподнятости, бодрости, раскованности. Где Павел-заводила? Где веселый гармонист, где вихрастый жизнелюб? Ведь комсомольцы двадцатых годов и любили, и женились, и умели жить семьей.
– Нам нравится именно такой Павка, – вступались за фильм те зрители, которые его приняли. – Он заставляет сегодняшнее поколение задуматься о том, а не слишком ли все легко нам дается, по-настоящему ли мы ценим то, что добыли для нас отцы и деды, не слишком ли мы легкомысленны в жизни?
Без всякой раскачки подпряглись к дискуссии писатели, критики, люди так или иначе причастные к культуре. Но и они не сдерживали эмоций, выступали страстно, взволнованно, категорически.
«Грязь, вши, тиф. Ничего светлого. Мы умели радоваться жизни, а не ходили обреченными на страдания», – сказал, как отрезал, Иван Пырьев.
«Да, картина местами вшивая, – заявил Флор Эрмлер. – Но такова была правда той жизни. Пусть молодые посмотрят, какой кровью их отцы платили за то, чтобы сегодня они могли учиться в университетах!»
«Да, жертвенность, да, напряжение духа, да, да, да! – яростно защищала фильм Лариса Погожева. – Традиционный кинематографический паренек из народа, вояка с гитарой
