Анастас Микоян. От Ильича до Ильича. Четыре эпохи – одна судьба - Стас Намин

себя учеником Ленина и признавал лидерство Сталина. Оба были сторонниками твердой дисциплины и единства в партии, что заметно отличалось от линии Троцкого в 1923–1934 годах, позднее Зиновьева и других, допускавших существование фракций, самую широкую внутрипартийную дискуссию, выборность всех руководителей снизу доверху. При этом и группа Сталина, и сторонники Троцкого активно апеллировали к наследию Ленина.

А. И. Микоян в своем рабочем кабинете во 2-й половине 20-х годов

5

РЕКОНСТРУКЦИЯ

1926 год. 17 августа

Наркомат торговли

17 августа 1926 года Анастас Микоян пришел в здание Народного комиссариата торговли на улице Варварка, поднялся по лестнице на второй этаж и прошел в кабинет народного комиссара. В кабинете его встретил Лев Каменев, осанистый, представительный человек с прекрасными манерами и негромким голосом.

Микоян пришел принимать дела. Теперь это был его кабинет, его комиссариат, его место работы. Он пришел, а Каменев должен был уйти. И это обстоятельство, конечно, не нравилось Каменеву. Но он держался подчеркнуто бодро[118].

Ему было 43 года, но на вид он казался гораздо старше, а кроме того, излучал величие: он считался одним из отцов революции, ближайшим соратником Ленина и Троцкого. Кабинет его, к сожалению, выглядел уныло. И во взгляде Каменева за стеклами пенсне тоже можно было заметить уныние, его подчеркивали длинные пушистые усы с опущенными концами. Он не носил, по примеру большинства соратников, военную форму – всегда гражданский костюм, жилет и галстук; костюм был хорош, и весь вид – подчеркнуто буржуазный.

Лев Борисович Каменев на XIV съезде в декабре 1925-го просил сместить Сталина с поста генерального секретаря. Наркомат торговли он возглавил только в январе 1926 года и, по-видимому, активно работать там не собирался – для него уже начался путь вниз.

– Если начистоту, – сказал Каменев, – здесь, товарищ Микоян, вы ничего не сможете сделать. Фактически эта организация не работает, – Каменев грустно усмехнулся. – Она никогда не работала. Я сижу тут семь месяцев, этого времени хватило только, чтобы понять масштабы катастрофы.

– А зачем же тогда вы меня сюда рекомендовали? – спросил Микоян.

– Я вижу, как вы работаете. И как вам удается невозможное. Кому-то надо это все разгребать. Не вижу других, кто мог бы сдвинуть дело с мертвой точки.

– В чем же тут, по-вашему, катастрофа? – спросил Микоян.

Каменев вздохнул.

– Катастрофа в том, – сказал он, четко артикулируя слова, как будто выступал на митинге, – что все важнейшие решения по вопросам торговли принимает Политбюро. А Политбюро расколото. Партия находится в начале кризиса. Согласно теории, кризис наступит в самое ближайшее время. Наша революция переживет переворот, так же как французская революция закончилась Термидором. И мы, большевики, должны быть готовы к этому кризису, должны его преодолеть, иначе история сметет нас[119].

Каменев продолжал говорить, отмахивая рукой и блестя стеклами пенсне. Микоян сначала слушал внимательно: в конце концов перед ним был один из лидеров партии. Но довольно быстро стало ясно, что Каменев мало занимался делами Наркомата торговли. Все его мысли и всю энергию поглощала политическая борьба в Центральном комитете.

Наконец Каменев понял, что Микоян пришел вовсе не для того, чтобы слушать лекции, пусть даже в исполнении блестящего оратора и великого революционера. Замолчал. Микоян тоже помалкивал. Каменев спросил – уже другим тоном, сухим и печальным:

– Как будем передавать дела? По правилам надо создавать правительственную комиссию.

– Обойдемся без комиссии, – ответил Анастас. – Зачем нам еще одна бессмысленная комиссия? Будем считать, что вы сдали дела, а я – принял.

– Спасибо, товарищ, – искренне ответил Каменев. – Я человек действия, канцелярские бумажки меня не интересуют.

– Я вас понимаю, – вежливо сказал Анастас.

Он понял, что Каменев оттягивает момент ухода; для него это было унижением.

– К сожалению, – сказал Каменев, – работу в этом наркомате я не поднял на нужный уровень. Может, у вас получится.

– Посмотрим, – сказал Микоян.

Каменев слегка театрально вздохнул.

– Что же, – сказал он, – я, пожалуй, пойду. Этот стол теперь ваш.

Они пожали друг другу руки. Каменев ушел. Микоян сел за его стол.

Начиная с этого дня – 17 августа 1926 года – и до конца своей жизни более 40 лет Анастас Микоян так или иначе занимался налаживанием промышленности, торговли и обеспечением страны продовольствием.

6

1927 год

Москва. Усадьба Зубалова

Спустя год после назначения, в 1927 году, Микояну предоставили дачу в деревне Калчуга, в бывшей усадьбе Зубалова, на Рублево-Успенском шоссе.

1 сентября 1927-го у Микояна родился четвертый сын, Иван. Его назвали так в честь убитого бакинского комиссара Ивана Корганова. Анастас Микоян не умел забывать своих друзей, даже если их не было в живых. Из всех руководителей страны у Микояна была самая большая семья, и молодому народному комиссару выделили самый вместительный дом с общего согласия первых лиц партии.

В километре от этого места находилась дача Сталина, она также была частью бывшего имения Зубалова. Усадьба была окружена легендами. Построил ее в 1892 году Лев Зубалов (Зубалашвили), дворянин, меценат, владелец нефтепромыслов в Баку. Он и его семья вели бизнес, в частности, с Ротшильдами. Во время одного из многочисленных путешествий Лев Зубалов оказался в руках вымогателей и был вынужден подписать обязательства на крупные суммы под угрозой физической расправы. С того времени он стал опасаться преследования и свою усадьбу окружил высокой стеной, которую вдобавок патрулировали вооруженные казаки. По другой версии, частично подтверждаемой сохранившимися письмами, он опасался покушения со стороны бывших компаньонов по бакинским нефтепромыслам[120]. Лев Зубалов скончался в 1914 году. Его наследники покинули Россию после революции.

Здесь интересен неожиданный поворот судьбы. Анастас Микоян когда-то вел агитацию среди рабочих бакинских нефтепромыслов, в том числе на предприятиях, принадлежавших семейству Зубаловых. И вот теперь, оказавшись в Москве за тысячи километров от Баку, поселился в доме одного из владельцев тех нефтепромыслов. Безусловно, Микоян хорошо помнил условия, в которых жили и трудились рядовые бакинские нефтяники, прозванные «мазутной армией», и вряд ли испытывал теплые чувства к Льву Зубалову, филантропу и собирателю произведений искусства.

Усадьба состояла из нескольких домов. В этих домах, кроме Микояна и его семьи, проживали также вдова Шаумяна Екатерина, кандидат в члены ЦК Иосиф Уншлихт, заместитель наркома обороны Ян Гамарник.

ДОСЬЕ

«Это была довольно большая территория, обнесенная красной кирпичной стеной. За ней находились три дома: большой, малый и технический корпус, а также отдельное здание кухни (со столовой для обслуги и шофера). Называлась дача Зубалово – по имени ее бывшего владельца, грузинского нефтепромышленника из Баку. Большой дом каменный, стены комнат второго этажа бревенчатые, покрытые темным лаком (хотя снаружи весь дом каменный). На первом этаже в окнах, выходящих на две террасы, были прекрасные цветные витражи. В доме было несколько небольших мраморных скульптур и гобелен на