Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

были частично отменены ограничения, установленные в 1835 г. Евреи с учеными степенями (кандидата, магистра и доктора наук) получили право поступать на государственную службу и селиться за пределами черты оседлости для занятия торговлей и промышленностью[15]. Это увеличивало привлекательность высшего образования для еврейских подданных империи. Либеральные реформы университетов (1863) и гимназий (1864) провозгласили принципы всесословности и демократизации (снижение материального ценза) образования. В 1870‑е гг. гимназии и университеты Российской империи выпустили значительное число евреев, которые осознавали себя «русскими евреями»[16]. Получив образование в русской гимназии в Таганроге в 1870‑е гг. и в Петербургском университете в начале 1880‑х гг., Л. Ф. Волькенштейн принадлежал к этому поколению. В своих воспоминаниях он с восхищением пишет о русской литературе, а степень владения литературным русским языком является для него важным штрихом к портрету человека. Описывая жителей тех областей и губерний, где проходила его адвокатская практика, он неизменно обращает внимание на то, говорит ли человек по-русски грамотно, «адски» (плохо), на диалекте или вовсе не владеет русским языком.

Для жителей территорий, к которым относился Бердичев, владение русским языком приобрело особое значение в связи с политизацией вопросов национальной идентичности и языка. Город находился в юго-западной части территорий, присоединенных к Российской империи по итогам трех разделов Речи Посполитой и Тильзитского мира 1807 г. Образованные из них губернии Западного края характеризовались этнокультурным и религиозным многообразием. Сам Бердичев вошел в состав Российской империи после второго раздела Речи Посполитой в январе 1793 г. В 1844 г. он был включен в состав Киевской губернии. Сначала управление новоприсоединенными территориями осуществлялось с опорой на местную элиту[17]. В губерниях Западного края сохранялись культурное влияние польского дворянства и тесные экономические связи с польскими купцами. Бердичев располагался на торговом пути из Западной Европы в Россию. Вспоминая свои поездки по Подольской, Волынской и Киевской губерниям в поисках лошадей для Русской армии в 1812–1813 гг., граф Е. Ф. Комаровский писал о «славной бердичевской ярмарке», куда поляки приезжали «из всех губерний, принадлежавших прежде Польше»[18]. Евреи составляли большинство жителей города. Для ведения торговой документации им сначала был оставлен выбор между русским, польским и немецким языками, понятными для представителей бюрократии империи Романовых, проверявших документацию[19]. Польские восстания 1830–1831 гг. и 1863–1864 гг. за независимость и возрождение Речи Посполитой в границах 1772 г. изменили ситуацию. Инсургенты, выходцы из польской шляхты, были казнены, отправлены на каторгу или в ссылку. Владения польских помещиков были конфискованы или обложены повышенным налогом. Языковая политика стала частью борьбы между «польскостью» и «русскостью». В противовес польской элите, использовавшей и распространявшей латиницу для передачи польской, украинской и белорусской речи, представители власти и чиновники империи Романовых в столицах и на местах, а также публицисты-славянофилы формулировали и продвигали проекты распространения кириллицы и русского языка, постепенно оформившиеся в ассимиляторский план объединения всех восточных славян империи в рамках «общерусской нации»[20]. Языковая идентификация жителей губерний Западного края (вместе с вероисповеданием, поскольку на этих территориях были сильны униатская и иудейская религиозные традиции) стала вопросом политической благонадежности и лояльности по отношению к империи Романовых.

В середине 1850‑х гг. Бердичев по своей торговой деятельности занимал одно из первых мест в Киевской губернии, но из‑за политических потрясений купцы переселялись в другие города. Торговые пути менялись. Этому способствовало развитие других торговых городов и путей, в частности на территориях Северного Причерноморья и Приазовья, где находился Ростов-на-Дону. Для евреев польские восстания имели отрицательные последствия в отсроченной перспективе. В 1830–1831 гг. некоторые администраторы Западных губерний отметили отсутствие симпатий среди евреев к мятежникам[21]. В 1862 г. евреям-купцам 1‑й и 2‑й гильдий было даже разрешено приобретать в собственность земли в Западном крае в местах, где они имели право селиться (черта оседлости)[22]. Однако во время восстания 1863–1864 гг. распространились слухи о польско-еврейском заговоре. Было принято решение усилить «русский элемент» среди землевладельцев в Западном крае, и в марте 1864 г. евреям вновь запретили приобретать там земли[23].

Около 1863 г. Иосиф, старший сын бердичевского купца Говшие Фалика Хаимовича Волькенштейна от первого брака, обосновался в Ростове-на-Дону. Он также был деятельным участником ростовской еврейской общины и избирался ее старостой. Из воспоминаний Л. Ф. Волькенштейна видно, что община имела влияние на горожан еврейского происхождения, особенно на социальную сферу. Не все евреи были прихожанами синагог, но все делали взносы и пожертвования. Община выполняла функцию института взаимопомощи. Современник Л. Ф. Волькенштейна, историк и политик еврейского происхождения С. М. Дубнов, писал, что еврейская молодежь, получившая образование в 1860–1870‑е гг., рвала связи «со старым» острее, чем русская, потому что «дело шло о разрушении и религиозной, и национальной связи с народом»[24].

У Л. Ф. Волькенштейна нет указаний на то, что он был активным прихожанином синагоги. Его участие в жизни общины выражалось в финансовой поддержке. Вместе с тем он проявляет уважение к еврейской традиции и положительно высказывается о талмудистах, признавая, таким образом, ценность владения древним сакральным знанием. Ассимилировавшийся во внешности, мировоззрении и языке с русской культурой Л. Ф. Волькенштейн сохранил иудейское вероисповедание[25]. Он представляет собой переходную фигуру на пути постепенного отхода от иудаизма через русификацию, при сохраняющихся связи с еврейской общиной и чувстве причастности к еврейским традициям. Для его детей эта связь была в основном утеряна. Семейное предание не является абсолютно достоверным источником. Тем не менее имеет смысл упомянуть воспоминания представителей парижской ветви Волькенштейнов о том, что Л. Ф. Волькенштейн не приветствовал переход своих детей в православие. Его сын Юрий и дочь Евгения сделали это для вступления в брак с представителями греческих православных семей. Дочь Алиса приняла православие, вступив в брак с человеком еврейского происхождения, который ранее перешел в православие для вступления в брак с армянкой.

На этом фоне неожиданной выглядит критика Волькенштейна в отношении роли русских евреев во многих сферах деятельности. Он категорично заявляет: «Считаю, что русские евреи — народ малоспособный <…>». После этого следует перечень деятелей еврейского происхождения в юриспруденции, живописи, музыке, литературе, скульптуре, промышленности, торговле и медицине. Волькенштейн пренебрежительно называет их «компиляторами», «вторым сортом», «посредственными деятелями» и «нелепыми анекдотистами», отказывая им в значимости и обесценивая в сравнении с «христианами», которые, как он пишет, имели большие творческие способности. Эти рассуждения производят странное впечатление. Некоторые названные Волькенштейном лица хорошо известны как талантливые творческие деятели. Он также не называет целый ряд евреев, проявивших себя в указанных им областях, и забывает, что существовала литература на идише и иврите, в которой ярко проявили себя российские евреи, или, например, что были замечательные певцы-канторы в синагогах.

Отказ Волькенштейна признавать ценность еврейской культуры показывает, как он, представитель дискриминированного меньшинства, подсознательно стремится ассимилироваться с доминирующей русской культурой. Это выражается и в окончательном принятии им русифицированного имени как основного, одновременно подчиняясь логике администрации Российской империи, использовавшей русский как