Рождение шахматной королевы. Власть и триумф женщин, правивших на доске и в жизни - Мэрилин Ялом

Вентадорн, жалуясь на равнодушие возлюбленной, сравнил себя с проигравшим в шахматы. Конон де Бетюн признавал, что он вполне способен научить других правилам игры, но не способен защитить себя от мата, потому что любовная игра заставляла его терять голову[123]. Две эти «игры» шли параллельно друг другу, в них нельзя было играть без женщины в главной роли, и им суждено закончиться матом – по-арабски māt означает «мертвый». Выражаясь придворным языком, мужчине подобало быть мужественным – страдать, подчиняться, словно умирать под ошеломляющим влиянием своей дамы.

Примечательно, что трубадурами иногда становились и сами женщины! Из примерно 800 трубадуров, чьи имена дошли до нас в период между 1110 и 1300 годами, несколько были известны как trobairitz, женщины-трубадуры. Они тоже посвящали страстные стихи своим любимым. Графиня де Дйо, писавшая между 1150 и 1160 годами, откровенно говорила о взаимопонимании, которого она ожидала от того, кому оказывала свои услуги.

Мой милый друг, такой красивый и приятный,

Когда я держу тебя в своих объятиях,

Сплю с тобой по ночам

И целую тебя с любовью,

Знай, что мое самое большое желание —

Это взять тебя вместо моего мужа,

Но только если ты пообещаешь

Делать все по моей воле[124].

Независимо от пола выступающего, традиция предписывала, что высшей инстанцией, вершителем судеб, хозяйкой любовной игры, как в постели, так и при дворе, должна быть женщина.

При дворе Марии Шампанской (первой дочери Элеоноры Аквитанской от Людовика VII) Андрей Капеллан написал «Искусство куртуазной любви». Его правила бесконечно цитировались как руководство для почитания, которое распространилось по Европе начиная с XII века. Легко можно представить себе мужчину с печальным выражением лица, напоминающего своей даме о правиле номер 12: «Истинно влюбленный не желает обнимать никого, кроме своей любви». Она могла бы ответить правилом номер 31: «Ничто не запрещает одной женщине быть любимой двумя мужчинами или одному мужчине – двумя женщинами». И оба, возможно, с тоской согласились бы с правилом номер 19: «Если любовь ослабевает, она быстро угасает и редко возрождается»[125].

Шахматы как ритуал ухаживания

Шахматная королева и культ любви развивались вместе и сформировали симбиотические отношения, подпитывая друг друга. Как только появилась королева, она узаконила присутствие женщин на игровом поле, где ранее играли только мужчины, и еще больше поощряла участие женщин в игре. Девушки из хороших семей могли рассчитывать на игры с противоположным полом, учитывая все романтические возможности, которые открывали такие встречи. Шахматы давали влюбленным повод встречаться в уединении садов и будуаров, где они могли поделиться своими чувствами так же, как и своим мастерством. И в отличие от игральных костей, которые ассоциировались с распущенностью и беспорядком, в шахматы нужно было играть с осторожностью и церемонностью. Это идеальная метафора любви среди представителей высших сословий, видевших в шахматах символ собственной иерархической ценности.

Свидетельства того, что шахматы и любовь в Средние века пересекались, чрезвычайно многочисленны и разнообразны. Что касается литературы, мы находим аллюзии в стихах трубадуров, отдельные эпизоды в поэзии и рыцарских романах и целые трактаты, в которых исследуется аналогия между этими двумя «играми». Изобразительные искусства также представляли шахматы как любовный ритуал, начиная с иллюстраций к рукописям и заканчивая резьбой по слоновой кости, витражами, гобеленами и скульптурами.

Сначала рассмотрим литературные примеры. Когда в стихах трубадуров проводилась аналогия между шахматами и любовью, она доносила две устойчивые идеи: что любовь – это битва между двумя благородными противниками и что это также ритуал, проводимый в соответствии со строгими, сложными правилами[126]. Первоначально простое использование одного слова «мат» (по-провансальски matz) обозначало отношения между поэтом/любовником и шахматистом. Позже аналогия стала более сложной. Бернар д’Ориак, трубадур XIII века, настаивал на том, что он готов уступить партию в шахматы своей партнерше-женщине, чтобы стать «побежденным и сверженным матом», если это доставит ей удовольствие.

Метафора шахматного поединка работает как состязание не только между поэтом и его дамой, но и между поэтом и соперничающим любовником. Так, Пьер Бремон Рикас Новал утверждал, что он лучший игрок, чем любой другой трубадур, потому что знал, как защитить свою королеву. Как превосходный игрок и кавалер, он стойко претерпевал любые препятствия и внимательно относился к кодексу любви. Его соперник, лишенный ума и утонченности, позволил невезению, безразличию и сплетникам разлучить его с избранницей. Примечательно, что непоколебимая преданность хорошего любовника своей даме переплеталась с его защитой шахматной королевы.

Если поэзия трубадуров положила начало концепции эротизации шахмат, то рыцарские романы популяризировали их. Идеальные французские рыцари, такие как герои «Ги де Нантейль», «Ложа теней», «Рауля из Камбре» и «Галерана из Бретани», должны быть выдающимися шахматистами, а также грозными воинами, умелыми охотниками и обходительными любовниками. Приведем лишь один из самых ранних примеров, относящийся приблизительно к 1100 году: Александр Македонский был изображен как человек, научившийся «вежливо говорить с дамами о любви» наряду с обучением игре в шахматы и другие настольные игры[127]. И дамы, которые хотели, чтобы за ними ухаживали подобным образом, тоже должны быть «искусны в шахматах», как и в пении, игре на арфе и вышивании[128]. Мастерство в игре в шахматы добавляло индивидуальности к личным качествам мужчины или женщины в зрелом возрасте.

Тристан и Изольда

В некоторых из самых известных средневековых романов легендарные любовники оказывались по разные стороны шахматной доски. В легенде о Тристане король Марк отправил героя в Ирландию за невестой Марка, Изольдой. На обратном пути Тристан и Изольда случайно выпили любовное снадобье, предназначенное для Изольды и Марка, что привело к катастрофическим последствиям. В некоторых версиях этой истории Тристан и Изольда играют в шахматы во время путешествия – подходящее дополнение к их любовному пробуждению. Художники с удовольствием изображали Тристана и Изольду, играющих в шахматы, как метафору их любовной связи.

Влюбленная пара на панно из слоновой кости, рассказывающем историю Тристана и Изольды. Франция, XIV в.

Примерно в 1300 году в немецкой версии «Тристана» Генриха фон Фрейберга стали романтизироваться и сами шахматные фигуры, особенно «король и королева, которые из великой любви восседают рядом друг с другом»[129].

Как единственная фигура женского пола на шахматной доске, королева вызывала эротические ассоциации. Хотя иногда ее отождествляли с Девой Марией, в то же время она воспринималась как Богиня любви. Одна латинская поэма XIII века, состоящая примерно из 6000 строк и впоследствии переведенная на французский язык, делает ее образ крайне откровенным.

Королева, которую мы называем fierge,

Похожа на Венеру, которая не девственница [vierge].

Она привлекательна и любвеобильна [amoureuse],

Приветлива и едва ли горда [orgueilleuse]