Элегии для N. - Александр Викторович Иличевский
Тайна пространства – в его масштабах. Открывая для себя звездные парсеки и микромиры атомных ядер, мы начинаем постигать, что маленькое и великое связаны более тесно, чем мы могли бы представить. Между мельчайшими частицами материи и гигантскими расстояниями Вселенной существует скрытая взаимосвязь, словно один элемент непрерывно перетекает в другой, формируя бесконечный цикл, где пределы малости и величины исчезают.
Эта связь между далеким и близким приводит нас к поразительному осознанию: мир строится на принципе соразмерности. Но мерой близкого для нас всегда остается человек – наше тело и органы чувств определяют границы того, что мы можем воспринимать. Отсюда и наши единицы измерения – сантиметры, вершки, пяди, которыми мы очерчиваем пространство вокруг себя. Мы стараемся познать его, наделяя понятиями, созидая реальность через оптику нашей телесности.
Однако, несмотря на этот кажущийся контроль над близким, внутри него таятся огромные «слепые пятна», прорехи в понимании. Они намекают на то, что сознание, которое мы применяем для изучения мира, само по себе остается наименее изученным явлением. Мы больше понимаем, как работает Вселенная, чем как устроено наше собственное сознание, через которое эту Вселенную осмысляем. В этом парадокс: мы стремимся понять далекие звезды, но не до конца понимаем, как возникают наши мысли и образы. Здесь и кроется глубокая связь: Вселенная и сознание – две взаимодополняющие загадки.
Создание Вселенной и происхождение сознания – две стороны одной медали. Оба явления остаются в высшей степени загадочными, и, возможно, их разгадка приведет нас к пониманию того, как далекое действительно связано с близким. Если малое и великое пересекаются не только на уровне чисел, но и в глубинных структурах бытия, то выходит, что наше сознание тоже каким-то образом участвует в создании самой картины мироздания.
Теории, которые мы разрабатываем, чтобы понять устройство Вселенной, – это не просто абстрактные схемы. Они, как ни удивительно, часто оказываются точным отражением реальности. Каким образом сложнейшие системы образов, рожденные в нашем сознании, могут предсказывать законы физики? Здесь мы сталкиваемся с вопросом о том, не существует ли взаимосоответствия между устройством мира и устройством нашего разума. Не является ли сама Вселенная своего рода зеркалом, отражающим наше духовное устройство, наши способности к пониманию и непониманию?
Может быть, будущее человечества лежит в том, чтобы создать еще одну, не менее богатую физическую реальность. И только тогда, сопоставив эту новую реальность с нашей текущей, мы сможем по-настоящему постичь природу сознания и, возможно, раскрыть тайну создания Вселенной. Ведь мы в конечном счете лишь продолжаем играть в эту древнюю игру – игру разума и пространства, где далекое и близкое связаны более тесно, чем мы могли бы предположить.
LVII
Назовем эту главку «Топливо». Возможно, мы действительно заменим вирус смерти на вирус любви. Это звучит как шутка или утопия, но почему-то кажется правдой – ведь никто никогда не пытался жить по таким правилам. История всегда приходит оттуда, откуда ее не ждали, и если она способна нас чему-то научить, то тому, что человек всегда оказывается беспомощен перед малейшей угрозой. Нас может стереть с лица земли крошечная горстка молекул. Человек ничтожен – это не новость. Его молекулы хрупки, как стекло. Но самое стойкое в человеке – это его низость. Странное сочетание, не правда ли? Мы смертны, хрупки, но почему-то выживаем, даже не понимая до конца как. Быть может, секрет в том, что мы способны на такую чудовищную низость, которая и позволяет нам сквозь все пройти, как бы жалко это ни звучало.
Время сейчас раздолье для памяти, но эта память странно избирательна. Что вспоминается в такие дни? Самый забавный, безумный способ заняться любовью, который был в твоей жизни? Человек противопоставляет дар жизни этому пылающему жерлу мира, как может. У меня была девушка, которая беззаветно любила заниматься любовью в машине. Она выбирала для этого места, которые казались нам тогда странно захватывающими – на грани между жизнью и смертью, между реальностью и безумием.
Помню ее Range Rover Vogue. Машина вместительная, массивная, словно специально созданная для того, чтобы скрывать нас от мира, чтобы мы могли потеряться в этом железном коконе. Мы носились на нем по Москве, не замечая города, как будто Москва была всего лишь декорацией для нашего спектакля. N. нравилось забираться в странные места, темные уголки жизни, где между страстью и страхом почти не было разницы. Подмосковные кладбища на закате – это было ее любимое место. Покой умерших окружал нас, но что нам до смерти, когда мы были живы, когда наши тела кричали, противостоя времени и безжалостной тишине мраморных плит?
Мы были бесстрашными. Глупыми, да, но бесстрашными. Иногда парковались у самого въезда в Лужники. Люди, проходившие мимо, ничего не подозревали. Их равнодушие было частью нашей игры. Нам было плевать, как и на Москву, на весь этот город – полон ли он людей или пуст. Все вокруг было сценой для нашего безумного танца, в котором мы искали спасение от ежедневной тоски. Мир вокруг рушился, но в ее машине, в этот момент, существовали только мы. Город оставался где-то позади, тонул в грязной реке воспоминаний.
Прошло много лет. N. больше нет. Но этот Range Rover все еще едет по дорогам, если не в реальности, то в моей памяти точно. Где-то он все еще крутится, катится по серым трассам с этикеткой на бампере: «Fuck Fuel Economy». Эта надпись вызывала у нас смех. Наша жизнь тоже была наплевательски расточительна. Мы не думали о завтрашнем дне. Нам казалось, что топливо у нас бесконечно, что можно сжигать его без остановки, мчаться на всех парах и не думать о том, что однажды оно кончится.
Но топливо кончается. Так же, как и любовь, страсть, безумие. Осталась лишь память, размытая, но живая, словно тлеющий уголь под пеплом. И каждый раз, когда я вижу на дорогах Москву, этот рев больших машин, эта мощь двигателей возвращают меня туда – в тот самый вечер на
