Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова
– А черти? Домовые? Русалки? Кикиморы? – дотошно допытывался Шура Логинов.
– Нет! Никого и ничего нет!
– А как же приметы?
– И примет нет! Всё это выдумки!
Хотелось каким-то образом проверить слова учителя, но – как?
Вечерами, готовые ко сну, мы обычно произносили «Отче наш» и ложились спать. Молитву Иза уже сотворила, и няня заботливо укрывала её. Очередь была за мной, но я заартачилась. Няня вышла из горницы, Иза попыталась меня усовестить:
– Почему огорчаешь бабушку?
– Бога нет, бабушка придумывает. Ей голову задурманили…
– Как это – нет Бога? Кто тебе сказал?
– Учитель… на уроке.
Вошла няня.
– А Тоня говорит, что Бога нет!
– И кто тебе это сказал? – сурово нахмурилась старушка.
– Учитель в школе.
– Учитель говорит неправду.
– Учитель грамотный, и он всё знает. Народ в церквах одурманивают. Бога и всевозможных святых не существует – их никто не видел. Делают чучела, набивают их опилками, приделывают головы, покрывают воском, кладут в гробы и говорят, что это святые.
Бабушка остолбенела. Ни в каком страшном сне ей не могло бы присниться, что до такого можно додуматься.
– Греховодники! И чему только в школах учат!?
Было жаль расстроенную няню, но, вместо того чтобы её успокоить, я решила испытать судьбу. Обеими руками ухватилась за спинку кроватки и, раскачиваясь, пропела:
– Боженька, Боженька, тебя на свете нет! Если ты есть, накажи-и меня, накажи-и меня, накажи-и меня! Я в тебя не верю, не верю, не верю! – и замолчала в ожидании.
Бабушка Лиза – чуть в стороне, Иза – в кровати с ужасом уставились на меня.
– Ты согрешила – я не пущу тебя к Изе! – вышла из оцепенения бабушка.
На ночь, вместо ночных сорочек, на нас натягивали старенькие летние платьица. Босые ноги мёрзли, и я захныкала:
– Бабушка, можно лечь? Холодно…
– Сотворишь молитву – ляжешь.
– Учитель знает, а ты не училась, не знаешь, – насупилась я.
– Не учи-илась? А как бы я читала евангелия?
Наступило время моему удивлению:
– Ты учи-илась? И ты гра-амотная?
– Да, грамотная, но нас учили, что Бог есть, что он всё видит и знает, поэтому мы старались быть послушными. Только вот не пойму, кто прав – мой учитель или твой? – магия грамотности считалась воплощением исключительности и значительности – слова няни подействовали мгновенно.
– Ну, ладно, прочту молитву, только завтра ещё раз спрошу у учителя.
– Нечего спрашивать! Он безбожник, твой учитель, и ничему хорошему не научит!
Какое-то время мы всё ещё продолжали молиться на ночь, но уже с начала 1948 года всё реже, пока не свели на нет. Няня жаловалась:
– Не знаю, Элла, что сталось с девочками, а какими послушными были! Совсем испортились в школе – перечить начали!.. Молиться перестали!..
– Что ж, время такое. Не надо их принуждать. Им в этом времени, в этой среде жить. Вырастут – поймут, что правильно, что – неправильно.
Няня смирилась и продолжала молиться, втихомолку перебирая чётки, янтарь которых мы так любили!..
Утрата
Осенью 1947 года мама родила Женю. Вскоре она заболела, и до моих ушей донёсся шёпот двух бабушек – Зины и Лизы:
– Несчастная Элла. Лучше бы эта умерла…
– Да, не жилец она. И зачем ей ещё одного?
Я не понимала, о ком речь, – тревожило, однако, кому было лучше умереть. Не выдержала и спросила няню.
– Тяжело нам живётся, картошки – и то не хватает. Лео, ваш новый папа, из кожи лезет, но в колхозе ничего не платят. А тут ещё Женя воспалением лёгких заболела. Ей особое питание нужно. А где его взять? Чем лечить? Уж лучше бы умерла – не мучилась!..
– Ты жестокая, няня! Крохе – и желать смерти?! Не умрёт она! Вот увидишь! Присматривать за нею буду теперь я!
И после занятий проводила с больной всё свободное время – боялась упустить часы, когда надо было поить настоем каких-то трав и укладывать спать. Вечером к кроватке приставлялась скамейка, на неё накладывали старые тряпки – соломенный матрасик предоставлялся Жене. Укрывалась с нею одним одеяльцем, прижималась и шептала:
– Господи, возьми у меня здоровье, отдай ей, и она поправится.
Женя поправилась. Она рано начала говорить и в годик пошла, только над ножками-колёсиками долго смеялись. В пятилетием возрасте они выправились, и, взрослая, она превратилась в красивую, высокую, крепкую женщину – я, по сравнению с нею, смотрелась пигалицей.
Домашние грустно вздыхали:
– Женю выходила Тоня, только вот сама здоровьем слабовата.
Через год мама родила Эльвиру, а потом Володю. Семья увеличивалась… Мы возились с малышами – короткое лето пролетало незаметно. Домашний быт обкрадывал наши отроческие годы, купание в речке Кучук становилось редкостью.
От непомерной работы няня уставала и слабела. Чтобы облегчить быт женщин, папа Лео до ухода на работу запасал воду: колодец был далеко, неподъёмные вёдра на коромысле требовали мускульных усилий. После двух-трёх заходов вытряхивал из валенок снег, уходил и возвращался затемно. Мама возилась у печи, няня управлялась со скотиной.
Однажды куда-то на два дня откомандировали папу Лео, и няне пришлось в буран одной носить воду, одной управляться во дворе. К вечеру она слегла.
– Элла, не могу я больше – сил никаких…
Мама притронулась ко лбу и обнаружила жар.
– Ложитесь, Лизбет-вейзел, я как-нибудь одна.
– Пусть Лео саночки смастерит, тогда и девчонки смогут возить воду, всем будет легче, – зашлась она в кашле.
Няня не поднималась. Проваливаясь в снегу, мама по бездорожью носила воду. Вёдра наполняла до половины, однако быстро выбивалась из сил, и мы с сестрой решили, что устроим ей передышку, если сами сходим.
– Не донесёте, вёдра большие – до снега свисают.
– Мы же не до краёв их наполним!
– Ну, попробуйте, только воды набирайте немного…
Вёдра тяжелы, но идти по неутоптанному снегу – не легче. И мы, тринадцатилетние худышки, приняли решение протоптать вначале дорожку. Снег уминали бочком, одна за другой. На обратном пути Иза продолжала передо мною попрыгивать. Вёдра постоянно касались снега, и я быстро устала. Неплохо, если б расширить ещё и тропинку… Я согнулась, опустила коромысло и – покатилась по снегу. Иза, смеясь, составила мне компанию. На карачках, животе, спине проделали мы, балуясь, приличной ширины дорожку в триста метров, затем ещё дважды пробежали туда и обратно.
Нести вёдра – очередь Изы.
– Слушай, не думала, что так тяжело! – спустила она с плеч ношу.
Лезу опять под коромысло. Нести по широкой тропинке легче, но, оступившись, упала и едва не пролила
