Петр Чайковский: Дневники. Николай Кашкин: Воспоминания о П.И. Чайковском - Петр Ильич Чайковский
8 июля. Занимался не особенно удачно. (Письмо М-те Эрдмансдерфер, радость за Брандукова и письмо к нему.) После обеда (приехала Ольга, жена Михайлы) ходил, но недалеко, ибо гроза угрожала. Чай. Пошел к Кондратьевым. Львова обедала и, всех перекрестивши, уехала. Прогулка к Н. Д. по саду и с дамами (Мэри, Дина, Annette) по деревне и дальше. Чудесный, хотя свежий вечер. Ужин. Простился с Ольгой. Винт – monstre [275](6 роберов у Кондр[атьевых]). Я выиграл. Провожал Над[ежду] Васил[ьевну].
9 июля. Вставши, прошелся. Н. Д. и Дина. Письма взволновали меня (одно от Модеста, причем был У.), и, может быть, оттого так плохо занимался. Очень неудачно работал. Обед (перед которым я несколько писем успел написать). Ходил на вокзал. Дождь. У меня пили чай Мэри, Эмма, Левенсон и Дина. Н. Д. сидел в гостиной. Гроза надвигалась. Все ушли, кроме Левенсон. Она посидела и ушла с Васей. Занимался опять страшно неудачно. И говорят, что я чуть не гениален??? Вздор. Сидел у К[ондратьевых]. – Мучился, что жесток к Эмме и Annette. – Но что мне делать? Эмма просто невыносимой становится. И чем более она заслуживает сочувствия, – тем менее она его возбуждает во мне. Ужинал. Играл с Annette мою 2‐ю сюиту. Сидел у Н. Д. и вспоминал старину.
10 июля. Занимался несколько лучше благодаря тому, что расстраивающих писем не было. Но чувствовал себя весь день нехорошо: сосало под ложечкой и что-то еще неопределенно болезненное. После обеда ходил почти исключительно у себя дома и в саду. Пробовал идти в лес, но приближался ливень, и я вовремя домой вернулся. Письмо к Диме Переслени. Чай. Пошел к Кондр[атьевым]. – Левенсон уезжала. По ее отъезде был при Кондр[атье]веком обеде, дабы видеть эффект моего пирога. Ливень еще. Дома подслушивал и подсматривал ужинавших людей с милейшим Легошиным. (Во время чая Легошин рассказывал историю, как его в 81 [ – м] году арестовали, вообразивши, что он «скубент».) Ужин. Винт у Кондрат[ьевых] с Новиковой. Вследствие нездоровья я был очень раздражителен. Скучно ходить домой с Новиковой.
11 июля. Спал лихорадочно. Проснувшись, услышал звук дождя. (Алексею оставил на дверях записку, чтобы не будил до 9 часов.) Встал поздно. Погода убийственная. Я нездоров. Сосет под ложечкой и отвращение к занятиям и чтению. Дождь был проливной и затяжной, и выйти было невозможно. Писал письма. После обеда ходил по галерее и немножко по своей аллейке. Саша Легошин. С ним зашел к Н. Д. Возвратился домой к чаю. Сундук из Тифлиса и воспоминания о нем. Беседа с милейшим Легошиным. Чтение. Спал сейчас после чая. Ленты. Приходили Эмма с Диной. Показывал им тифлисские воспоминания. Ужин. Полное отсутствие аппетита. У Кондратьевых. Винт с Новиковой. Хотя мне везло, но злился ужасно на Н. Д. – Что это за загадка этот человек. И добр, и в то же время злить есть для него наслаждение. Нездоров.
12 июля. Ночь провел ужасную. Без конца рвало, и чувствовал тоску и отвращение ко всему неописанное. Принял касторки. Тяжело заснул. Действие лекарства. Опять спал. Встал с трудом в 10 часов. Спал опять до самого обеда. Тут появилось какое-то подобие аппетита. Дочитывал великолепную вещь Толстого: Холстомер. Тосковал. Ходил к Кондратьевым. Сидел у них во время обеда. Чувствовал себя днем недурно. Но к вечеру снова началось сосание под ложечкой. (Не солитер ли?) За ужином не было и тени аппетита. Саша Легошин принес мне градусник (оказалось, во мне жару 37,3) и XII т[ом] Толстого. Немедленно засел за Смерть Ивана Ильича и кончил ее. Чувствую себя неважно, под ложечкой все продолжает сосать. Смерть Ивана Ильича мучительно-гениальна.
13 июля. Спал чудесно, но все же ощущение нездоровости. Проснулся поздно. День чудесный. Пошел погулять. Зашел к Новиковой и разговаривал с ней и с Альбедиль. Прогулка через Праслово – по полю. Почувствовал себя нехорошо. Вернувшись, опять заходил к Новиковой. Она обедала. Дома. Обед. Читал, играл Юдифь, разговаривал с Сашей Легошиным, которому рассказал историю Вериновского. Роковое известие подтвердилось письмом Степана к Алексею. В 4 ч[аса] наскоро чай. К Кондратьевым. Вскоре прибыли фон Визины и Новикова. Винт. Обед. Я ел и почувствовал себя лучше, даже думал, что прошло, но стало опять хуже к вечеру. Новикова сегодня сумбурила и злила меня ужасно (Суворины!). Кончили играть в 12 часов. Хотят, чтобы фон Визины ночевали, и кое-кто у меня. Я внутренне злюсь, но, боясь темноты и опасности, искренно приглашаю их. Отказ. Провожаю их к Новиковой. Сидим. Под ложечкой болит больше, чем когда-либо. Они уезжают. Иду к себе и, выпив коньяку с водой, не чувствую больше боли. Что это за странность.
14 июля. Чудесно спал. Проснулся и пребывал во время чая в каком-то приятно возбужденном состоянии нервов. Но заниматься все-таки не мог. Завтракал без всякого аппетита. Причиною тому и нездоровье, и то, что я наконец получил подробности о смерти Вериновского и так сильно, с рыданиями, почти до истерики плакал, что совсем не до еды было. После завтрака вздумал прочесть Рубку леса Толстого – и снова плакал. Дождь шел ужасный все время. В 5‐м часу надел непромокайку и отправился к Кондратьевым, а от них на вокзал. Встретил [Н. Д.] Кашкина, но Юргенсона не оказалось. Дома сели вдвоем за обед, и веселая беседа Кашкина имела на меня хорошее влияние. Заходили к Н. Д. После того долго пили и беседовали.
15 июля. Хороший день. Я все-таки нездоров. Через силу ходил с Кашкиным в Иваново. Извощик Иван и его отец перед новой избой. Церковь. Сидели. Я насилу шел назад. Наняли с колокольчиками ямщика и в таратайке доехали. Пьяный возница. Завтрак. Неожиданно явился Альбрехт. Винт с двумя Н. Д. К [276]. и Новиковой. Телеграмма от жены Кашкина. Отправляемся на вокзал. Юргенсон приехал. Мэри с Эммой едва не опоздали. Кашкин уехал. Я один домой [отправился] в фаэтон[е]. Юргенсон и Карлуша пешком. Ужин. Беседа. Прогулка по парку. Пьянство. Метрономы. Руслан и Ж[изнь] за Ц[аря].
16 июля. Встал почти здоровым. Чай и кофе вместе с двумя гостями. Прогулка через деревню, лес у реки и мельницу, по насыпи домой. Обед. Пьянство с беседой. Метроном
