Он увидел солнце. Егор Летов и его время - Александр Витальевич Горбачев
Так Егор Летов стал пациентом омской психиатрической больницы, где его вскоре почти случайно обнаружили новосибирские друзья. Майора Мешкова он впоследствии обессмертит в выходных данных альбомов «Гражданской обороны», обозначив его как участника группы. Еще чуть позже, если верить Сергею Летову, Мешкова уволили из КГБ за превышение полномочий. Сорок лет спустя никаких других следов его жизнедеятельности, кроме преследования «Гражданской обороны», обнаружить не удается.
«Я слышал от Егора, что однажды некий человек то ли подошел к нему на концерте, то ли даже позвонил в дверь, бухнулся на колени и сказал: я тот самый сотрудник известного ведомства, которому было поручено вас избить или что-то еще, но потом я услышал ваши песни – и бла-бла-бла, – вспоминает Максим Семеляк. – Я не знаю, может, это было, а может, это некий святочный рассказ, который сам Егор сочинил. Но он мне про это говорил».
* * *
«Корни карательной медицины – в отчуждении, в непонимании, огульности, самоуверенности, нетерпимости, – писал диссидент Александр Подрабинек, который в конце 1970-х первым взялся за исследование и систематизацию того, как советская власть использует психиатрические клиники для преследования инакомыслия. – Это ее психологическая основа. Следующий шаг – наказание за несоответствие традиционным нормам».
Карательная психиатрия возникла как система в послевоенное время. В новых геополитических условиях Советский Союз позиционировал себя лидером мира, свободного от капиталистического гнета: биполярное противостояние сверхдержав предполагало, в частности, постоянный спор о том, кто честнее отстаивает идеалы справедливости и подлинной демократии. В этих условиях репутационные издержки становились особенно существенными, а диссиденты быстро научились привлекать внимание медиа со всего мира к громким судебным процессам над инакомыслящими.
Одним из самых распространенных способов решать вопросы с нежелательными гражданскими активистами по-тихому стал метод, который еще в XIX веке опробовали на философе Петре Чаадаеве. Их объявляли сумасшедшими и помещали в специализированные учреждения – согласно изданной в 1961 году инструкции, это можно было сделать без суда и следствия, просто по желанию местных властей и заключению докторов. Здесь имелся еще и идеологический посыл: недоволен социалистическим строем мог быть либо иностранный агент, либо безумец. Советские медики изобрели специальный диагноз – «вялотекущая шизофрения» – настолько расплывчатый, что фактически, как отмечал один из исследователей, его можно было поставить любому пациенту «с особенностями характера и поведением, непонятными для врача». Больницы, куда помещали диссидентов, были больше похожи на тюрьмы; пациентов пичкали нейролептиками, под видом психиатрической помощи кололи инсулин, искусственно вызывая гипогликемическую кому, и так далее.
Свидетельства того, что происходило в омской лечебнице с Егором Летовым, немногочисленны и противоречивы. Мы не знаем, какими были формальные основания для помещения его на лечение. Мы не знаем, какой диагноз ему поставили, хотя в некоторых источниках действительно упоминается та самая «вялотекущая шизофрения». По свидетельству Максима Семеляка, даже личное дело Летова в какой-то момент выкрала из больницы фанатка «Обороны», специально устроившаяся на работу в медучреждение с соответствующей целью – так что и этого теперь не восстановишь. Ту же историю Валерия Рожкова о том, как Летов попросил их сообщить о своей ситуации брату и на «Би-би-си», Сергей Летов яростно опровергает, аргументируя это тем, что родители рассказали ему о госпитализации в первые же дни (хотя тут нет противоречия: Егор вполне мог не знать, что брат уже в курсе).
Непонятно, что конкретно происходило с Летовым в клинике. Сам Егор неоднократно рассказывал, что какой-то период времени ему действительно кололи нейролептики – конкретно неулептил, который применяют для лечения шизофрении. «После огромной дозы неулептила я даже временно ослеп – я впервые столкнулся со смертью или с тем, что хуже смерти, – писал Летов в середине 1990-х в своей политической автобиографии для газеты „Лимонка“. – Если человек ломается, наступает шок; он превращается в животное, кричащее, вопящее, кусающееся. Дальше следовала по правилам „привязка“. Такого человека привязывали к кровати, и продолжали колоть, пока у него не перегорало, „по полной“. Пока у него не возникало необратимого изменения психики».
Именно такой опыт получали люди, которых Летов видел вокруг себя. Больница, где он находился, была не тюремного типа и предназначалась отнюдь не только для инакомыслящих – обычная советская «психушка». Среди них был художник, который рисовал женщин без лица; по словам Летова, его «закололи галоперидолом до такой степени, что он действительно сошел с ума». Был рабочий завода, который так впечатлился очередным образовательным фильмом об атомной войне, что заперся в бомбоубежище и отказывался оттуда выходить (в середине 1980-х ядерное противостояние СССР и США обострилось – «часы Судного дня», созданные учеными для мониторинга угрозы, показывали три минуты до полуночи). Был пенсионер, который сорвался с катушек и «впал в полукоматозное состояние», не сумев впихнуться в битком набитый автобус. Песня «Хороший автобус» отчасти вдохновлена именно этой историей.
Оказавшись на грани реального безумия, Летов понял, что единственный способ бороться с ним – творчество: «Каждый день ко мне приходил Олег Судаков, которому я передавал через решетку все, что написал». Тексты, датированные самым концом 1985-го и началом 1986 года, действительно вполне ясно, насколько ясность в принципе свойственна Летову, отражают его опыт пребывания в психиатрической клинике:
В сумасшедшем доме
Художнику
Приснилось
Что кровавые туши убитых зверей
На мясокомбинате
Превратились в огромные сочные
Апельсины гранаты лимоны
И вот они
На крюках
Легонько покачиваются
Тихонько звенят.
Или такое:
Санитар избивал женщину
Она падала
И ее очки глаза рассыпались
И кубики разбивались
Если б я мог проснуться
Я бы заплакал.
Или такое:
Я медленно скалю клыки
Наблюдая бескровное пиршество
За хищным окном
В соседней палате солдат-сумасшедший
Собирает микробов со стен
Пихает в карманы
Глаза его бегают красные нервные
Ему еще много и долго
А еще есть новичок
Мальчик
Он сказал: «Я видел, как на моих глазах
Сгорел учитель его лицо сгорело
Я видел и я после этого
Сошел с ума, слава тебе господи».
Этот текст Егор Летов написал 31 декабря – в канун Нового года, который всегда будет оставаться его самым любимым праздником.
В какой-то момент колоть его прекратили. Сам Летов говорил, что сработали угрозы: он пришел к главврачу и заявил, что готов добежать до ближайшей многоэтажки и спрыгнуть с крыши вниз.
