Я трогаю войну руками - Ирина Юрьевна Бугрышева
У меня был брак. И у неё. А потом встретились — и поняли — нам нужен был этот опыт. Этот сложный опыт, чтоб встретиться и жить долго и счастливо. Будто Господь увидел, что пришло для нас правильное время. У обоих по четыре года после развода прошло.
Поженились. Ребёнок родился. Сын. Он по видео только меня знает. Лопочет: «Папа, папа!» Два года ему. А ушёл я — ему полгода было. И ещё два сына у меня. Девять лет и двенадцать. От прежнего брака. У меня у всех сыновей имена, как у королей. Артур. Александр. Давид. Красиво, да?
Тогда вроде был приказ, что мобилизации не подлежат те, у кого четверо детей. А потом был другой приказ. Чтоб не мобилизовали многодетных отцов, у кого трое детей. Но я уже воевал. До нас приказы не доходили.
Сейчас, пока я лежу с ранением, жена ко мне сюда приезжала. С малышом тёща оставалась, а жена три дня со мной провела. Всё хорошо. Трудно ей, конечно, было эти полтора года. Но ничего. Справились. Как справились? Сначала, как меня мобилизовали, три месяца была связь. Списывались. А потом вышку взорвали — и всё.
Идёшь куда-то на выход. В пути ловишь связь. Пишешь: «Жив, здоров». А им, там, больше ничего и не надо. Жив, здоров — это главное. Будут молиться, сколько надо — неделю, десять дней, до следующего «жив, здоров». Так и прошло эти полтора года. Сто пятьдесят восемь боевых выходов.
Сейчас списываюсь со своими ребятами. Пишут, что перебрасывают их. Победа скоро. А пока ребята воюют. А про себя я не знаю ещё. Рано думать. Непонятно, как мне руку восстановят. На сколько дадут отпуск. Понизят категорию или нет. Может быть, обратно уже не пошлют. Тем более если я всех сыновей себе заберу.
Нет, не больно мне. Всё хорошо. Я же говорю, даже дыхание не сбивается. Это такая боль, восстановительная. Оживляющая как будто. В шее напряжение отпустило, в голову кислород пошёл. Такое интересное чувство.
Заканчиваем уже, да? Я могу ещё на бок лечь, чтоб вот здесь, в пояснице вы потрогали. За руку не беспокойтесь, я её удобно положил. А вот здесь спазм. Иногда встанешь — и простреливает. И боль в руке не отвлекает от него даже. Да, здесь.
У меня план простой. Вернуться домой. Обвенчаться с женой. У нас с женой сейчас такие отношения, знаете… Мечтать о таком только. Такое доверие тотальное. Такая жизнь — одна на двоих. Я всегда так хотел — и вот, сбылось.
Только и остаётся — победить. Родить дочь. И жить в мире. А пока лечусь, — вот, книги читаю. «Критическое мышление» и «Ментальные ловушки». Конечно, всё это я уже знаю. Но тут так… Повторяю. Чтоб вернуться головой на мирные рельсы.
* * *
— Продиктуй телефон, Егор, — говорю. — Спишемся. Вдруг я успею с тобой после операции ещё поработать, пока тебя не переведут в другой госпиталь.
И добавляю телефон Егора в книжку. И — контрольно — пишу Егору в мессенджере: «Это Ира». Смотрю на его статус. Улыбаюсь.
«Если вы хотите сделать что-то великое в один хороший день, помните — этот день сегодня. Сегодня — это завтра, о котором мы позаботились вчера».
Делаю сегодня всё, что можно. Для завтра.
* * *
— Олег меня зовут, — смотрит на меня боец с соседней койки.
Ему за пятьдесят. Выглядит моложаво. Невысокий. Худой.
— Ира, поработаете со мной? Я так, на всякий случай спрашиваю. Женечка меня привела уже в порядок, расслабила. А мне б немножко ещё с позвоночником в грудном отделе в вашей технике поработать. Можете?
Я киваю. Подхожу.
— Откуда вы?
— Из Красноярска.
— Столбы у вас там, да?
— Да, откуда знаете? Были?
— Нет, не была, — улыбаюсь я. — Слышала. У меня кабинет. И ко мне недавно женщина молодая приезжала. Живёт в Голландии, замужем за голландцем. Рассказала, что она из Красноярска. И как-то они с друзьями поехали на Столбы. Я даже загуглила фото, чтоб представлять эти ваши острые высокие скалы. И вот они на Столбах попали на шоу Царя горы. Его ещё зовут Дед-Паук. Так вот этот Спайдер спускался с Перьев вниз головой. А дядьке лет семьдесят. Я видео смотрела. Страшно. Но не очень. Он как будто приклеен к этим скалам. Все визжали от ужаса, но взгляд не отводили. И эта девушка визжала. И так визжала, что к ней подошёл иностранец, что-то спросил, потом ещё. А дальше она вышла за него замуж. И теперь больше не рассказывает про Столбы, а рассказывает в основном про Голландию.
Олег рад:
— Отличная история!
Я улыбаюсь.
— Когда ранение получил?
— Октябрь.
— После ранения тебя сразу эвакуировали в Питер?
— Не сразу. Первую помощь оказали в Бахмуте. На операционный стол попал через четыре часа после ранения. Если б не хирурги там, не видать мне ноги. Знаете госпиталь в Бахмуте? Рюмка?
— Не знаю, — качаю головой.
— А я вот теперь знаю, — говорит Олег.
И будто ныряет туда, в воспоминания.
Мне остаётся только сидеть рядом. Слушать. Раскачивать рёбра. Чтоб, убрав спазм здесь, поработать с позвоночником. И дышать в такт.
— Рюмка — полевой госпиталь на самом передке. Переднее уже некуда. Там вместе с медиками много волонтёров. Ну, тех, кто выдерживает. Кто продержался первые три дня.
Я качаю головой, но не уверена в себе так, как Олег уверен во мне.
— В общем, это окраина Бахмута. Раньше там находился Артёмовский завод шампанских вин. Потому госпиталь так и назвали — Рюмка. А ещё раньше здесь была соляная выработка. Склады. Артёмсоль. Всё такое. Всё это очень глубоко под землёй. Будто в фантастическое кино попадаешь.
Олег дышит. Я дышу в такт с ним. И будто смотрю это страшное фантастическое кино. Которое закончилось хорошо. Потому что — вот же! — Олег здесь и сейчас. Нога в аппарате Илизарова, он подкручивает себе аппарат на миллиметр. Каждый день. Удлиняет ногу. Уже вытянул на два сантиметра. Впереди ещё шесть сантиметров. Два месяца вытяжения.
— …Меня сначала везли по разбитой дороге. Точнее, по дороге, которой не существует. А с ранением это, знаешь, так себе удовольствие. Я ногу контролировал по часам. Ослаблял жгут. И снова затягивал. Не разрешал себе отъезжать и терять сознание. Помню, меня кто-то хотел напоить в пути: «Надо глоток воды?» Я очень грубо его послал. Пить хотелось очень. Но понимал — глотну — и потеряю сознание. А я
