Цельнометаллическая оболочка (Старики и Бледный Блупер) - Густав Хэсфорд

На этот раз пилот заходит так низко, что может убить его.

Вертолет открывает огонь.

Муравей стреляет в ответ.

Пулеметные пули сбивают муравья с ног.

Штурмовой вертолет разворачивается, чтобы зарегистрировать гибель противника.

Несмотря на пулеметные очереди, бьющих в мокрый песок, муравей поднимается, прицеливается из АК-47 и выпускает магазин в тридцать патронов.

Штурмовой вертолет «Кобра» взрывается и трескается, как лопнувшее зеленое яйцо. Вспоротый карт из алюминия и плексигласа скачет по воздуху, гор оставляя за собой хвост черного дыма. Падает вниз.

Объятый пламенем вертолет падает в реку, после чего уходит на дно.

Муравей выпускает еще один магазин.

Двум оставшимся вертолетам надоело палить по плавающим в реке трупам, они переходят в атаку на муравья.

Муравей, не торопясь, покидает берег.

Они кружат, кружат и кружат, как хищные птицы. А потом, израсходовав боеприпасы и горючее, с жужжанием уносятся прямиком к линии горизонта и пропадают из вида.

Рота «Дельта» аплодирует, свистит, издает восхищенные вопли.

— На тебе!

Алиса говорит: - Этот мужик - настоящий солдат.

В ожидании вертолетов, которые должны прибыть и перевезти нас обратно через реку Благовонную, мы рассуждаем о том, что этот северовьетнамский хуй -охуеть какой крутой тип, и о том, как было бы здорово, если б он приехал в Америку и женился на всех наших

сестрах, и о том, как все мы надеемся, что он будет жить до ста лет, потому что с его уходом этот мир измельчает.

На следующее утро мы с Стропилаом получаем от зеленых упырей координаты массового захоронения и топаем туда, чтобы привезти капитану Джэнюери нужные фотографии.

Мы видим трупы вьетнамских мирных жителей, которые были похоронены заживо. Их лица застыли, руки как клешни, ногти окровавлены, под ними влажная земля. Все мертвецы улыбаются жуткой безрадостной улыбкой людей, которые узрели ужасы мира.

Вместе с ними лежит труп собаки.

Ковбой нашел бродячего щенка и таскает костлявое маленькое животное под рубашкой. Ковбой говорит мне: - Еблом не щелкай, братан. Ходят слухи, наше отделение отправляют в Кхешань, а место это очень опасное. Но не бзди, прорвемся. Если решишь, что стал достаточно крут, чтобы быть морпехом, пиздуй к нам.

Стропила прощается с Алисой и другими ребятами из отделения Ковбоя. Он жмет руку Ковбою и гладит его щенка. Своим фирменным голосом Джона Уэйна я говорю: - До встречи, Зверь.

Он отвечает: - Увижу еще раз - не поздоровится тебе.

Мы с Стропилаом двигаемся по 1-му шоссе на юг, к Фу-Бай. Мы шагаем по дикой жаре часами, надеемся на попутку. Но солнце по-прежнему печет, а машин не видно.

Усаживаемся в тени на обочине.- Жарко,- говорю я,- Очень жарко. Вот бы ту старую мамасану сюда. Я бы ей за одну колу денег столько отдал...

Стропила поднимается. - Нехуй делать. Ща найду...

Стропила идет по дороге.

Я собираюсь сказать ему что-нибудь про то, что неплохо бы нам держаться вместе. В этих местах полно отбившихся от своих солдат СВА.

— Строп...

Но тут я вспоминаю, что он может сам о себе позаботиться.

Земля начинает дрожать. Танк? Я поднимаю глаза, но на дороге ничего не видно.

И все же ничто на земле не сравнится с танком по звуку, ничто кроме танка не издает столь ужасающего грохота металла.

Я вскакиваю на ноги, оружие наготове. Оглядываю дорогу в обе стороны.

Ничего нет.

Но все вокруг уже заполнено звуками гремящего по дороге металла и запахом дизельного топлива.

Стропила переходит дорогу. Он не слышит невидимого танка.

Я бегу к нему.

— Строп!

Стропила оборачивается. Улыбается. И вдруг мы оба его замечаем. Танк - нечто тяжелое и металлическое, выкованное из холодного мрака, бесплотное привидение. Черный металлический призрак надвигается на нас, как дух умершего, вызванный медиумом посреди спиритического сеанса. Белокурый командир танка стоит в башенном люке, глядя прямо перед собой и смеясь.

Стропила оборачивается.

Я говорю ему: - Не двигайся!

Но Строп смотрит на меня в панике.

Я хватаю его за плечо.

Стропила вырывается и убегает.

Танк надвигается на меня. Я не двигаюсь с места.

Танк виляет, не зацепив меня, с ревом проносится мимо как большой железный дракон. Танк сбивает Стропилаа и расплющивает его своими стальными гусеницами и исчезает из вида.

Стропилаа разорвало напополам.

Его кишки как розовые канаты валяются повсюду на земле. Он пытается запихнуть их в себя обратно, но не получается. Кишки у него мокрые и скользкие, и они выскальзывают из рук, когда он хочет засунуть их вовнутрь. Он пытается вставить вывалившиеся кишки обратно в разрезанное тело, изо всех сил стараясь при этом не выпачкать их в дорожной пыли.

Стропила оставляет попытки спасти себя самого и лишь глядит на меня с таким выражением, какое может возникнуть на лице у человека, который проснулся и обнаружил дохлую птицу во рту.

Я больше ничего не говорю Стропилаа, потому что Стропила мертв.

Во Вьетнаме трупы видишь почти ежедневно. Поначалу пытаешься не обращать на них внимания. Не хочется, чтобы окружающие сочли тебя слишком впечатлительным. Неохота дать другим понять, что с трупами ты еще не на короткой ноге, никому не хочется, чтобы его держали за салагу. Поэтому смотришь на них так, будто это кучи грязных тряпок. А через какое-то время начинаешь замечать, что у куч грязных тряпок есть руки, ноги и головы.

Я впервые увидел труп, когда был еще салагой, тогда меня чуть не вырвало, прямо как в фильмах. Тот труп был бойцом СВА, который сгорел залитый напалмом возле Кон-Тьен. Его рот был открыт. Его обугленные пальцы закрывали глаза.

Во второй раз, когда я с разглядывал труп, мне стало стыдно. Это была старая вьетнамка с такими черными 102

зубами, какие получаются только если всю жизнь бетель жевать. Это женщина погибла не просто от огня стрелкового оружия. Она погибла, попав под перестрелку между корейскими морпехами и северовьетнамскими солдатами в Хой-Ан.

Мой третий труп был морпех без головы. Я споткнулся об него во время операции в долине А-Шау. Он вызвал у меня приступ любопытства. Мне стало интерес но, что он чувствовал, когда пули входили в его тело о чем он подумал последний раз в жизни, каким был предсмертный крик, когда в него попала пуля.

Четвертый труп - последний из тех, что я запомнил После него все они слились в одну гору мертвецов без лиц. Но вот четвертый, по-моему, был все же тот старый папасан в белой конической шляпе, которого я