Семеновские застенки (Записки очевидца) - Н. П. Даурец

Ибо, если вы проследите жизнь любого из разбойников или людей, которые быстро поднимались на высоту общественной лестницы, то заметите, что такие люди погибали от руки своих же или были наказаны правительством, которое выбирал народ.

Н. Д.　

15 марта 1920 г.　

Г. Харбин.

ЧАСТЬ I

ГЛАВА I

Тирбах и его сотрудники

О начале, развитии и вообще существовании в начале отряда, который потом был назван маньчжурским атамана Семенова отрядом, много писалось в местных, читинских, владивостокских и других газетах. Много писал г. Панов, который был с отрядом и очень много провел времени в 2 ой батареи „Г. И. Арисака“. Да это особенно нас и не занимает. Важно только то, что первоначально офицеры, главным образом, волжане и из сердца России попадали не по своей воле. Народ все был храбрый, отчаянный, смелый, коренной военный, — все, что хотите, и поэтому я и очень многие считают маньчжурцев по боевому качеству, безусловно, выше каппелевцев, о которых старались так много кричать.

Да оно так и должно быть. Не приходится, конечно, говорить о маньчжурской дивизии, в которую влилась уже большая половина каппелевцев, потом мобилизованных и пр.　

В отряд офицеры и солдаты попадали таким образом:　

Когда большевики устроили переворот, и власть в России попала к ним в руки, все недовольные или несогласные с большевиками, главным образом, офицерство и некоторые солдаты, потекли на Восток, с тем, чтобы пробраться во Францию и продолжать воевать против немцев.　

Если вы постараетесь вспомнить, то в то время ходили слухи, что американцы усиленно, а также и французы, приглашали к себе на службу; говорили даже такие цифры оклада жалованья, как 750 франков или 250–300 долларов, что так же привлекало многих, главным образом, солдат, и вот некоторые поехали.　

В это же время на ст. Маньчжурия есаул Семенов, под‘есаул Тирбах, прапорщик Сакович и другие поднимают восстание против большевиков. По рассказам маньчжурской газеты, так это даже сделано было под „пьяную лавочку“. Собственно, восстания не было, а просто захватили в поселке Маньчжурия все оставшееся после высылки русских частей, так как те военные, которые еще находились в Маньчжурии, почувствовав „слабоду“, просто-напросто занялись пьянством. Труда это, конечно, не составило Так, например, Тирбах и еще два-три офицера разоружают железнодорожную роту и забирают массу винтовок, кажется, два пулемета и ротное хозяйство. Было просто маленькое мужество, отчаянность,　

Сразу же было взято в руки здание вокзала.　

Тут и началось. Стаскивали с поездов, приходящих из Читы, офицеров, солдат и просто вольнопроезжающих. Военных узнавали по кантам на брюках, военным шинелям, фуражкам и　другим прочим мелким вещам или по виду, так как многие, вырвавшись из Советской России, облегченно вздыхали, а его сейчас:　

— Куда? Зачем? Почему?　

— Да я бы, собственно… да я ничего, — отговаривался обыкновенно уже успевший хлебнуть офицер или солдат.　

— К нам в отряд!　

— Это, что же, можно, только бы…　

— Деньги? водка? — все будет!　

— Слушаюсь!..　

И так очень многих. А кто не соглашался, просто-напросто пороли тут же на станции в дежурной коменданта или, если протест был особенно силен, отправляли „на сопку“.　

Но подчас у атамана (как он был тут же окрещен) не было денег, — тогда: „Ребята, доставайте сами себе деньги!“, и доставали, т.-е. шло в продажу то, что успели выдать из обмундирования, а то и просто оружие, а некоторые дошлые люди охотились за „ходями“, которых душили и днем и ночью. За „ходю“ наказания не полагалось, а вот за продажу оружия Тирбах душил своими руками как офицера, так и солдата, и он пошел в гору.　

В те времена он сам пил очень много, но сразу получил место начальника личной охраны атамана и наблюдал за поведением военнослужащих. Вообще был — все.　

Весной, когда снежок стал таять, то трупы　задушенных Тирбахом людей показались на свет Божий, о чем и было доложено кем-то Тирбаху. Перепуганный, ночью идет он сам, взяв с собою прапорщика Алешина и Смычникова закапывать трупы.　

И так пошел он в гору. Вот он уже войсковой старшина, начальник особого маньчжурского атамана Семенова отряда. Застаем мы его сначала в Чите, когда отряд прибыл в Читу, а потом в Маккавеево.　

В Чите все расправы над „большевиками“ (а хватали кого хотели) производились в домах Бадмаева, что на Софийской улице. И сейчас вы можете рыть на дворе и найдете кости зарытых. Там приблизительно было зарыто 150–200 трупов.　

Особенно отличался штабс-капитан Попов, Юрий Владимирович, командир второй батареи, бывш. „Арисаки“, расстрелянный Семеновым же в 1920 году по настоянию Тирбаха, вместе с капитаном Скрябиным, но об этом после.　

Как все жестокие люди, Попов был, несомненно, трус, и все операции над осужденными производили, по его приказам, офицеры батареи, всегда одни и те же, а именно: прапорщик Мосолов, Алешин (прапорщик же) и в том числе Лавренов.　

Должен отметить, что мною лица упоминаются в тех чинах, в каких их застает описываемое дело. Теперь они все, конечно, капитаны и полковники, хотя особенных дел не делали, и отличий за ними не отмечалось.　

Особенно интересен факт расстрела баронессы и ея мужа — остзейского барона. Он чуть ли　не из военнопленных, но она — русская гражданка.　

Все вещи, драгоценности баронессы взял себе капитан Попов, а расстрелять приказано, или удушить, Алешину и Мосолову (муж расстрелян отдельно). Обвинялись они в большевизме, но следствия и суда не было, а потому трудно сказать, в чем они обвинялись: просто было приказано — и баста! Нужно сказать, что баронесса была очень красива, и когда Алешин (а он был один, так как Мосолов караулил на улице) сказал ей, чтобы она разделась и вооще приготовилась, то она стала просить:　

— Только, знаете, сразу, голубчик! — и с такой милой улыбкой, что Алешин не мог, и ушел, так как боялся за себя, что не выдержит, чтобы не взять ее тела.　

Он вышел на улицу,　

— Слушай, Масалыч, иди ты. Я не могу.　

— Почему? Что с тобой? Вот дурак!　

— Нет, она слишком хороша.　

— Дай „Наган“.　

И пошел уже Мосолов. Он женщин еще не знал, а поэтому красота баронессы его не трогала.　

Когда он вошел, то баронесса попросила его тоже о том же, о чем и Алешина.　

— Хорошо, — сказал Мосолов: — пройдите вот в эту комнату, — и он указал, которая была дальше от улицы.　

Когда баронесса переступила порог, Мосолов, шедший сзади, поднял „Наган“, и выстрелил ей в затылок. Баронесса