Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин

С этого момента, во-первых, «тот» мир — отгораживавшийся от всего официального шестиметровыми заборами: «недоверие к советскому миру было тотальным», — точно не мог позволить себе роскошь игнорировать Пушкинский. А во-вторых, у глазам своим не веривших посетителей той выставки рано или поздно должен был возникнуть вопрос: раз в этом Музее такое возможно — и раз в нем показывают и современное советское искусство, — означает ли это, что Пушкинский начнет экспонировать и «прогрессивных» отечественных художников?

561

http://moscowartmagazine.com/issue/62/article/1287.

562

Например, весной 1989-го в СССР открылась грандиозная выставка «Эпоха открытий. Искусство ХХ века во Франции. К 200-летию Великой Французской революции» из Центра Помпиду и еще нескольких французских музеев. По каким-то причинам она была разделена на «головную» и «хвост», и ГМИИ взял к себе Пикассо, Матисса, Брака, Миро, Архипенко, Джакометти, Дерена — то есть официально «искусство 1900–1960-х», тогда как искусство 1960–1980-х ушло в ЦДХ. Следовало ли без боя отдавать ЦДХ такой козырь — большой вопрос; официальные объяснения — от «диссонансов между объектами французских "новых реалистов" и "классической" атмосферой Белого зала» до «так само получилось» — были призваны исключить версию об эстетическом вето, наложенном самой ИА; однако все знали, у кого в Музее было достаточно сил, чтобы обрубить своим карманным топориком этот сомнительный «хвост», ради которого пришлось бы уплотнять и так предельно насыщенную шедеврами экспозицию.

563

А. Данилова. Личное интервью.

564

Кусков С. И., Бессонова М. А. Разработка концепции показа в музее новейшего искусства. Принципы выставочной политики и комплектования // Бессонова М. Избранные труды: сборник. — М.: Baltrus, 2004.

565

Как ее характеризует один из самых ярких кураторов Пушкинского Александра Данилова, чьи слегка ироничные устные мемуары живо иллюстрируют вопрос об «отношениях» ИА с контемпорари-арт. «Ирина Александровна иногда позволяла себе в мой адрес… Я у нее была "некоторые, у которых история начинается с постмодернизма". Многие начинали на такое обижаться, но понятно, что это форма гротескная, утрированная… Я осталась в амплуа человека, который занимается помойкой. ИА меня представляла: "Это Саша, она у нас занимается тем, чем музей не занимается". Не особо поощряя, но и не препятствуя, однако, экзотической специализации своей сотрудницы, со временем ИА стала консультироваться с ней о текущих изменениях в иерархии ценностей: "Она у меня выспрашивала периодически: кто самый известный художник? Я: "Дэмиен Херст"» (А. Данилова. Личное интервью.). Эволюционировали ли отношения ИА с «современным искусством» — или они сложились раз и навсегда и дальше репертуара ГМНЗИ она так и не продвинулась? А. Данилова полагает, что приязнью к Матиссу все точно не ограничивалось. «Она очень любила Джексона Поллока… Много рассуждала о переосмыслении ХХ века…» И даже Херста? «Херст был ей несимпатичен, она его считала трюкачом — в отличие, например, от Поллока и Кифера, которые казались ей респектабельными мастерами».

566

В. Мизиано. Личное интервью.

567

В. Мизиано. Личное интервью; Мизиано В. Пять лекций о кураторстве. — М.: Ад Маргинем, 2014.

568

То, что барьер был именно поколенческим, а не персональным, подтверждает, по наблюдению Мизиано, тот факт, что люди, биологически более молодые, поначалу унаследовавшие от условного поколения шестидесятников подозрение к современному искусству («Я прекрасно помню, что на самой заре перестройки, когда прошли выставки Янкилевского и Кабакова на Малой Грузинской, мои друзья по Московскому университету Владимир Левашов и Екатерина Деготь стояли перед работами Янкилевского ‹…› и скептически говорили мне: "Ну и что, Витя, ты сейчас будешь убеждать нас, что это искусство?"») (В. Мизиано. Личное интервью.), смогли в какой-то момент «разблокироваться». Тогда как ИА, похоже, нет. Что, впрочем, компенсировалось, по мнению мемуариста, ее другими преимуществами: «Пушкинский был современен не потому, что показывал современное искусство, а потому, что показывал искусство современно».

569

https://www.kommersant.ru/doc/4221147?ysclid=m6pp4m5 wt5347107204.

570

История отношений «главного директора музея» с «главным художником эпохи» с самого начала развивалась в фарсовом ключе — и наполнена курьезами. Кабаков, у которого все официально-советское априори вызывало тотальное недоверие, тем не менее очень высоко ценил, в качестве легального антидота от тотальной пропаганды, большие советские музеи («У меня был тогда и остался по сей день невероятный культ музеев… Отношение к Третьяковской галерее, Пушкинскому, а потом и к Эрмитажу было абсолютно сакральное» (Кабаков И. Школа выживания // Эти странные семидесятые, или Потеря невинности / Сост. Г. Кизевальтер. — М.: Новое литературное обозрение, 2010.)) в целом и «все эти "зарубежные выставки" в частности: они воспринимались как инопланетные явления». Но знал ли Кабаков начала 1970-х, кто такая Антонова? Вряд ли; скорее всего, «директор Пушкинского» для его круга представлялась сюрреалистическим существом, управляющим помещением, где можно наткнуться одновременно на гипсового Дорифора, портрет Воллара, налбандяновского Ленина и шелкографию Лихтенштейна. Видела ли ИА что-то из произведений Кабакова? Крайне маловероятно. Во второй половине 1980-х у В. Мизиано возникла идея пригласить самого Кабакова в Пушкинский и устроить в лектории нечто вроде ознакомительного показа его работ для сотрудников: «В отдел научной документации, цокольный этаж, в узенькой каптерочке. Кабаков через маленький проектор прокрутил один из своих альбомов и прочитал свои тексты. Ирина Евгеньевна Данилова была человек не такого темперамента, как Антонова, ей не хватало… И как-то так держалась… безумно сдержанно. И Кабаков сказал: "Наверное, следующим этапом будет показать свой альбом в постели под одеялом". Закупка не состоялась, а вот прием в дар состоялся». Сама ИА при этом «не решалась откровенно накладывать вето и громить все это, но поддержки и симпатии никакой не выказывала» (В. Мизиано. Личное интервью.). Так или иначе, Кабаков оказался в собрании русско-советской графики ГМИИ, но не в списке приоритетов ИА. Когда в середине нулевых несколько заинтересованных лиц устроили этим двоим встречу (несмотря на то, что дело происходило в кабинете ИА, сложно было сказать, кто кому давал аудиенцию), посвященную возможности устроить в Музее его выставку, Кабаков, всегда относившийся к претензиям Пушкинского с иронией, якобы показал ИА книгу «образцов продукции» — заявив, что, по его мнению, это могла бы быть экспозиция на троих — «Шарль Розенталь, Игорь Спивак, ну и я». В ответ на что ИА — тоже якобы — заявила, что, по ЕЕ мнению, «Розенталь — может быть. Спивак точно да. А вот Кабаков ни за что» (https://tass.ru/opinions/5620462.). (Соль анекдота в том, что Розенталь и Спивак — художники, выдуманные самим Кабаковым.) ИА была не