В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин
6. Перевела отношения с Китаем из враждебных в нормальные; первой осознала значимость смещения центров силы к Азиатско-Тихоокеанскому региону.
В речи Горбачева во Владивостоке (июль 1986 г.) дана развернутая программа действий в АТР. В ней содержалось предложение провести советско-китайскую границу по фарватеру Амура, что сняло основное разногласие в переговорах с Китаем. На коллегии после своей поездки по странам ЮВА и Китаю в апреле 1987 г. Шеварднадзе так охарактеризовал советско-китайские отношения: «Все еще довлеет тот факт, что Китай – социалистическая страна, что были прекрасные отношения. Возврат к ним нереален. Но иметь нормальные, не враждебные отношения, включая политический диалог с великой страной, – дело огромной важности. Надо удерживать инициативу, задавать тон, терпеливо вести работу в экономических и других делах. Не фетишизировать китайскую риторику, не поддаваться эмоциям»; и еще: «У друзей, прежде всего вьетнамцев, не должно быть и тени подозрения, что мы способны на сделку с китайцами за их спиной». Так что «прорубаем окно в Азию».
7. Восстановила дипломатические отношения с Израилем и наладила с ним сотрудничество.
8. Сумела воздействовать на процесс германского воссоединения таким образом, что он завершился историческим примирением с Германией. Примечательно и то, что не был повторен печальный опыт окончания Первой мировой войны, когда Версаль заложил семена нового конфликта. Наверное, тогда это выглядело так, но как все изменилось: СВО!
9. Не пыталась силой удержать восточноевропейские страны. В бывшем социалистическом лагере не произошло восстаний или выступлений, которые могли бы поставить нас перед нелегким выбором (единственное исключение – Румыния, но и там судьбу страны определил сам народ, без нашего вооруженного вмешательства).
10. В решающей степени способствовала превращению Европейского континента из полигона будущей войны в зону сотрудничества, тем самым повернула страну лицом к Европе не только как к рынку для газа и нефти и источнику передовых технологий, но и к Европе общих с нами ценностей. И тут ничего не осталось.
11. Нормализовала отношения с Югославией.
12. Подняла на щит не только во внутреннем, но и в международном плане права и свободы людей, чем особенно способствовала росту престижа Советского Союза. Долго на щите усидеть трудно.
13. Впервые за десятилетия открыла Советский Союз внешнему миру, а внешний мир – советским людям, покончила с изоляцией, в которой страна находилась в течение долгого времени.
14. Уменьшила, а во многих случаях сняла финансовое бремя, исчислявшееся миллиардами рублей, которые шли на поддержку национально-освободительных движений, в том числе тех, которые объявляли себя таковыми, на подкармливание верных или не очень друзей.
МИД был далек от этого реферата. Но помню, как поразили меня слова шефа КГБ В.М. Чебрикова, сказанные мне в неформальной обстановке: «Ты не представляешь себе, на какие суммы я подписывал бумаги». Опытный конспиратор Виктор Михайлович тут же осекся и разговор не продолжил.
15. Начала наводить порядок в военной области: армия и ВПК были лишены монопольного права на определение оборонной политики, перестали быть инструментом великодержавия.
Каждый из перечисленных пунктов в моем представлении отвечает национальным интересам России. И все это за неполные семь лет.
Михаила Сергеевича до сих пор ругают за то, что он сделал «абсолютно беспрецедентные уступки Западу, катастрофически ослабил позиции страны», не уточняя, что это за уступки и какие это позиции. Когда слышу такие абстрактные обвинения, обычно прошу привести мне хотя бы одну уступку, которая затрагивала бы подлинно жизненные (теперь говорят: экзистенциальные) интересы СССР.
Серьезные люди отвечают: при Горбачеве мы проиграли геополитическую схватку и не удержали позиции, завоеванные в Восточной Европе.
Сначала момент, касающийся формальной логики: «при» не означает «вследствие». В одночасье борьба, длящаяся десятилетиями, не проигрывается, так же как не рушатся империи.
Даже если считать произошедшее нашим поражением, то счет, предъявленный тому Советскому Союзу, который ассоциировался сначала с деспотией Сталина, а затем с брежневским «застоем» и вооруженным насаждением социализма, возрастал долгие годы. Фактически мы сами (вернее, наши руководители) выписали себе этот счет. В перестройку пришло время его оплатить, ибо в государствах Восточной Европы было мало тех, кто хотел, чтобы мы остались.
Разве что своя доморощенная номенклатура, которую назвали бы компрадорской и которая надеялась, что «в случае чего» мы ее защитим. Наш уход из Восточной Европы был вынужденным.
Игра на удержание восточноевропейских стран, включая ГДР, под контролем Советского Союза завела, как видно с дистанции лет, в ловушку. В ходе и по окончании Второй мировой войны Сталин сделал ставку на территориальные приобретения и их конверсию в социальный выигрыш: «Куда доходит советский солдат, там социализм, где остановился американский, там по-прежнему капитализм».
Молотов считал наибольшим своим достижением приращивание территории СССР, восстановление потерь, которые понесла Российская империя в ходе Первой мировой войны, а затем большевики в начальный период своего правления. Громыко, в свою очередь, как следует из его мемуаров, больше всего гордился тем, что закрепил послевоенные границы в Европе, как они сложились в результате политики Сталина–Молотова.
Возможно, такой расчет – помимо чисто идеологических соображений – оправдывался опытом предыдущих войн. Но в ракетно-ядерный век безопасность страны в гораздо меньшей степени стала зависеть от буферной зоны перед ее границами. Геостратегическая догма генералиссимуса долгие четыре десятилетия оставалась в силе. Мы строили оборонную политику, рассчитанную на ведение ядерной войны и на атакующие действия в Европе. Между тем реализация и того и другого сценария выглядела все более проблематичной. Sic!
Мы вкладывали в «завоеванные страны» немалые средства в виде безвозмездной помощи, поставок сырья по льготным ценам, расходов на обустройство и содержание советских войск, численность которых измерялась сотнями тысяч солдат. Но благодарных чехов или поляков было немного. Недовольство существующими порядками, которые рассматривались как производные от советского доминирования, стало всеобщим и не раз выходило на поверхность в драматических формах. (Экспансионистское прошлое откликается и в наши дни. Известно, что в Потсдаме Рузвельт отговаривал Сталина присоединять Львов (тогда главный город Восточной Польши с польско-еврейским населением) к Украине. Послушайся он президента США, Львов вряд ли стал бы центром западноукраинского национализма.)
«Антисоциалистические» выступления в Берлине (1953), Венгрии (1956), Чехословакии (1968) были подавлены силой. Не случайно, что раньше всех проявили себя восточные немцы, возмущенные такими мерами, как притеснение частников, коллективизация, форсированное развитие тяжелой промышленности. К этому добавлялись однопартийная система, ускоренное создание вооруженных сил, на что шла непропорционально большая часть бюджета. Кончилось это судами и расстрелами, а в 1961 г. – возведением Берлинской стены. Противоречий это не разрешило, рано или поздно они должны были взорваться. Ходил язвительный афоризм: даже немцы не в состоянии заставить работать советскую систему.
В Польше в
