В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин

Если экономика согласно формулировке Брежнева должна быть экономной, то таковой же, по идее, должна быть и внешняя и особенно оборонная политика. Зачастую вторая подменяла первую, и обе они в конечном счете оказались явно не по средствам. Это явилось, пожалуй, основным внешним фактором, надорвавшим силы страны.

Соперничество с Китаем, начавшееся как идеологическая борьба за влияние в мире, вскоре перешло в сферу межгосударственную. В итоге мы вынуждены были готовиться к войне и на Западе, и на Востоке. Чем Китай помог: высоко вознося Сталина, он объективно препятствовал его реабилитации в СССР.

Так что же, тогдашняя внешняя политика вовсе не имела успехов? Конечно, имела. На этих страницах, надеюсь, они были названы все: от Договора о нераспространении ядерного оружия до Заключительного акта в Хельсинки. Но обращает на себя внимание, что позитивные результаты приходятся по большей части на первый период тандема Брежнев – Громыко. С годами, особенно ближе к концу брежневского правления, результативность внешней политики заметно падает. Разрядка сходит на нет, оказавшись не в состоянии преодолеть заложенные в ней внутренние противоречия. Свою роль играет и затянувшаяся болезнь Брежнева, когда руководство страной переходит фактически к Андропову, Устинову и Громыко. Академик Г. Арбатов датирует начало серьезной болезни Леонида Ильича декабрем 1974 г. и считает, что вплоть до смерти в 1982 г. это был больной человек. Но формально окончательное решение принимал он. В «тройке» же каждый знал свой участок, и ни один не нес полной ответственности за политику в целом.

Разрыв между интересами общества и интересами правящей номенклатуры серьезно вырос в годы «застоя». Вместе с тем население с выхолощенными гражданскими правами было встроено в систему и не замечало этого разрыва. Советские люди должны были работать не только, условно скажем, на себя, но и на «дядю», приближая победу социализма во всемирном масштабе, которая все отдалялась. Брежневская когорта не могла одержать верх в состязании с империализмом, а выйти из противоборства, в котором гонка вооружений объявлялась формой классовой борьбы, не хотела или не сумела. «Зато» она выиграла гонку со временем: никто из них при жизни из власти не вышел.

Социологи считают, что и при авторитарном режиме возможно позитивное развитие. Но для этого надо, чтобы руководители обладали по крайней мере двумя качествами: компетентностью и чувством долга перед своей страной. Трудно избежать неприятного впечатления, что с этим были проблемы.

Нельзя не вспомнить Ленина и его окружение, для которых «превращение современной империалистической войны в гражданскую есть единственно правильный пролетарский лозунг». Россия была средством для достижения высшей цели – мировой революции. Если приплюсовать сюда еще и безоглядное, в ряде параметров бессмысленное разрушение государства, вне зависимости от того, что от этого страдают люди, иначе как нелюбовью к стране такой подход не назовешь.

Примем за данность, что до перестройки никто из руководителей не смог решительно пойти по пути разрядки. Но и в условиях напряженности многие вещи можно было делать более грамотно. Мы видели, как много ошибок было совершено во внешней и оборонной политике.

Первопричина – идеологическая зацикленность. Свою роль сыграла «специфика» механизма принятия решений:

– келейность, непрозрачность, дефицит или отсутствие экспертной подготовки, нетерпимость к иному мнению; страх подчиненных «выпасть из обоймы»;

– вера несменяемых в течение многих лет руководителей в свою непогрешимость, а значит, незаменимость.

Это хорошо выражено в известной фразе Сталина, обращенной к своим соратникам: без меня вас капиталисты передушат, как цыплят. Чувство, близкое к обреченности, было тогда всеобщим. Выходя ранним мартовским утром 1953 г. из еще полупустого Колонного зала, где Сталин лежал в гробу, я, девятнадцатилетний студент, плакал навзрыд: казалось, что жизнь кончилась. Слезы были на глазах у всех.

Человеку свойственно ошибаться, говорили древние. Ни одно общественное устройство не дает гарантий отсутствия ошибок. Равным образом – всегда есть альтернативные варианты, нет неизбежности фатальных промахов. Но их вероятность возрастает, если к догматизму в идеологии добавляются «технические дефекты» в политическом устройстве. Что и показала наша недавняя история.

Соперничество с США по принципу «и пушки, и масло» мы проиграли. На масло не хватало все больше, тем не менее, предпочтение отдавалось пушкам. Определяли политику, как мы видели, немногие деятели, так что их личные качества приобретали несоразмерное значение. Они могли себе позволить эту монополию, ибо общество было совершенно лишено какой-либо возможности повлиять на принятие решений. Соратник Горбачева Вадим Медведев говорил впоследствии о А.А. Громыко: «Это был человек другой эпохи, носитель другой идеологии, другой внешнеполитической стратегии. В период Брежнева она полностью находилась в его руках»[155].

Приведу также свидетельство А. Александрова-Агентова: «Положение монополиста, помноженное на изначальную склонность Громыко к бескомпромиссной жесткости и некоторому догматизму в политике (склонность, которая не уменьшилась с возрастом), начало оказывать свое весьма негативное влияние»[156].

Что характерно: если о недостатках внутренней жизни еще говорилось что-то в печати или на пленумах ЦК, то трудно припомнить случай, чтобы хоть какая-либо внешнеполитическая акция в брежневское время была подвергнута критике. Ее заменяла риторика, столь же высокопарная, сколь и далекая от реальной жизни. (Например: «В огромной степени возросли экономическая, оборонная мощь и морально-политические силы социализма… одновременно произошло значительное ослабление лагеря империализма в результате бурного развития всеобщего кризиса капитализма». Цитата относится к 1971 г.[157])

Причины прогрессирующего ослабления СССР кроются в экономической и политической системах; ни та ни другая не отличались эффективностью. Но свой весомый вклад внесла и внешняя политика. Внесла Чехословакией 1968 года, войной с Афганистаном, внесла многолетней конфронтацией с половиной мира, гонкой вооружений, агрессивно-мессианской направленностью.

Джон Кеннеди предупреждал: «Во внутренней политике мы рискуем только потерпеть поражение; внешняя политика способна свести нас в гроб». Кубинский кризис это показал.

Век, который был отмерен Советскому государству, семьдесят четыре года (1917–1991), оказался близок к среднему возрасту кремлевских долгожителей. Сталин тоже их одногодок. Судьба оказалась к ним милостива: ни один из них закономерного финала своего правления не увидел. Накопленные беды вышли на поверхность не сразу, так что причинные связи не всегда очевидны. Но то, что грань, на которую они поставили страну, не была перейдена при их жизни, не снимает с них в полном смысле слова исторической ответственности.

Прежде чем перейти к горбачевской внешней политике, хотел бы затронуть тему, стоило ли вообще что-то менять в Советском Союзе. Знаю, что подобные вопросы существуют. Хорошо помню, как уже в январе 1986 г. коллега по МИДу Олег Гриневский сказал мне: «Не надо было затевать перестройку в стране, не готовой к переменам (на это я отвечал: а каким