Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

Поднимаюсь, вхожу в комнату. На столе – бутылка, уже почти пустая; тяжелый запах кислого вина и табачного дыма и еще чего-то неприятного… В комнате неприветливо, пусто. В углу, где стоит моя кровать, темно. Не зная, что делать, я села на кровать. Ваня отпил вина и стал ходить по комнате. Потом подошел, погладил меня по голове.

– Тина! Мне очень жаль тебя!.. Но я не могу побороть себя и бросить пить. Смотри на меня, как на больного, которому недолго осталось жить. Видишь, где границы печени? – он осторожно нажимает бок пальцами левой руки, а правой стучит по ним. – Слышишь, какой тупой звук? А это – начало конца… Года не протяну…

Но конец наступил гораздо скорее… И совершенно для меня неожиданно… Сегодня, только что я вернулась домой, муж сказал, что у нас обедают гости.

– Приехал судебный следователь для вскрытия. Он был у меня и просил меня присутствовать при вскрытии трупа для медицинской экспертизы. Вскрывать будет врач из лазарета Бакина.

Следователь оказался бакинцем и очень симпатичным. Я его просила заходить к нам почаще. У него с мужем оказались общие знакомые. На другой день вырыли труп убитого офицера и вскрыли. Муж присутствовал при вскрытии.

– Шесть месяцев тому назад офицеры одного из стоящих здесь полков играли в карты и, как водится, выпивали и закусывали между робберами. Убитый, судя по всему, должно быть, был отвратительный тип. Так в один голос говорят все свидетели, присутствовавшие при убийстве. Он говорил что-то очень грубое и оскорбительное о чьей-то жене или любовнице. В результате был убит за это одним из присутствовавших офицеров… Пуля застряла в шейном позвонке. От врачей требовалось сказать, смертельная ли была рана. Убийцу будут судить военным судом, и для защиты очень важно установить, какого рода была рана. Убийство произошло в двадцати верстах от Урмии, и, когда раненого везли в лазарет, он по дороге умер. Это большой козырь у защиты. Но у нас никакого сомнения быть не могло: рана была смертельна.

Все это мне рассказал муж, когда вернулся домой после вскрытия.

Работы для транспорта почти никакой нет. Один-два раза в неделю свезут больных на пристань Урмийского озера, вот и все. Муж совсем перестал ходить в транспорт. Каждое утро к нему приходил с докладом подпрапорщик Галкин, а с ним всегда и Султан. Этот, как только войдет в комнату, идет прямо к мужу и ласкается, и сидит около него, пока муж разговаривает с Галкиным. Потом так же уходит до следующего утра. Сегодня ездила верхом. Сколько ни ехала, по сторонам все тянулись сады и сады! Доехали до деревни; свернули к речке. Как хорошо здесь! Вода весенняя, быстрая!.. Ворочает огромные камни… Я слезла с лошади и села на камень. Со мной ездил Ткаченко. Я люблю его. Серьезный мужик и любит поговорить…

– Что, довольны солдаты, что попали в Урмию? Отдохнули? Работы ведь здесь почти никакой, – спрашиваю я.

– Да. Оно правда, работы нет. Вон морды какие нажевали!.. Да только скучно здесь!.. Податься некуда! Все одно и то же! Едим, спим, ходим на базар – вот и все! А я так скажу, барыня: нехорошо сидеть на войне без дела! Вон команда с тоски не знает, что и делать… Ссорятся между собой, спят, шляются без толку да деньги сорят зря… А наш-то старший врач, на мой глаз, так совсем плохо выглядит! Шибко стал пить здесь… Это ведь тоже от безделья!.. Совсем перестал приходить в транспорт. Вчера дневального побил.

– Что ты говоришь! Не может быть!

– Правда, правда! Вы только, барыня, не говорите ему… Я-то понимаю, что человек от безделья пропадает! А солдаты шибко обижаются… Вон, Клюкину выбил зуб, и он забыть этого не может… А меня так ни разу не ударил! Это тоже правда…

Все сразу потеряло свою прелесть – и вода, и солнце, и цветы… Едем обратно молча. Только въехали в наш переулок, я увидела Ваню. Он сидел на окне.

– Барыня! Сделайте милость, не говорите ничего барину…

– Хорошо каталась? Далеко ездила? – спросил муж, как только мы подъехали к дому.

– Хорошо. Но мне скучно без тебя… Чего ты, Ваничка, сидишь все время дома? Божий мир так хорош!..

– А я так отлично себя чувствую! Сижу и попиваю вино.

– Ваня, если тебе так хорошо жить с вином, то, может быть, мне лучше просто уехать домой? К чему мне здесь терпеть лишения, раз я тебе не нужна? Ты отлично можешь жить с вином и без меня!..

– Нет, Тиночка, это две вещи разные! Без тебя я сразу сопьюсь совсем! А когда ты со мной, я только пью. Все равно бросить пить я не могу! А ты не обращай внимания на мое питье. Лучше пей и ты сама со мной! По крайней мере, не будешь замечать, что я пьян…

Приближалась Пасха. В лазарете сестры только и говорят об этом и ждут наступления праздника с нетерпением. Один из стоящих кавалерийских полков будет праздновать свой полковой праздник и приглашает на это торжество весь город. Разумеется, в лазарет были присланы приглашения всему персоналу. И теперь сестры готовятся с волнением к этому дню. И сестры, и врачи по десять раз спрашивали меня, буду ли я на этом празднике.

– Нет, не буду! Мы ни с кем не знакомы, и нас не приглашали.

– Ерунда! Я вас приглашаю, – говорит молодой врач. – Раз приглашают всех сестер и врачей, то вы, как наша сестра, обязаны идти вместе с нами. Право, здесь удавиться можно с тоски! Единственный случай представляется послушать музыку, потанцевать и выпить.

– Без мужа я не пойду!

– Да что же нам делать, если доктор Семин прячется от людей? Наш старший врач сам пошел к нему… Так он напоил и его. А сам так и не приходит к нам знакомиться! – говорит женщина-врач, Софья Мефодиевна.

Но, как это ни странно, мы все же получили приглашение на полковой праздник. И это удивило не только мужа, но и меня. И я пережила немало неприятных намеков.

– Каким образом и на каком основании прислано нам это приглашение, если я ни с кем не знаком и никому не делал визитов? Значит, ты знакома с ними! И благодаря этому и мне прислали это приглашение!

Мне было оскорбительно даже оправдываться и уверять, что я совершенно ничего не знаю, и никакого желания у меня нет идти на этот праздник. Но мое молчание только еще больше раздражило его