Головастик из инкубатора. Когда-то я дал слово пацана: рассказать всю правду о детском доме - Олег Андреевич Сукаченко
А знаете ли вы, как ссыт корова? О, вы ни разу не видели этого сногсшибательного зрелища?! Ну, правильно, откуда же вам, жертвам урбанизации, знать про это? Тогда слушайте сюда, буду рассказывать! Однажды днем, занимаясь, как обычно, какими-то важными делами по дому, я был привлечен сильным шумом, доносящимся с улицы. Мне даже спервоначалу показалось, что где-то включили пожарный брандспойт.
Я выглянул в окно – прямо посередине дороги стояла чья-то, потерявшая всякий стыд, корова и низвергала из себя целые потоки желтой мочи. Причем делала она это под таким чудовищным напором, что чуть ли не выбивала под собой куски асфальта! Подивившись столь яростному справлению нужды довольно миролюбивым животным (устрашающие рога корове даны лишь по причине какого-то недоразумения), я вознамерился уже было забыть про этот досадный инцидент, но не тут-то было. Корова совершенно не собиралась останавливаться! Она писала безостановочно до тех пор, пока не затопила своей мочой всю улицу! Возможно, таким нетривиальным способом буренка мстила людям за то, что они называют ее скотиной.
Надо вам сказать, что жизнь в деревне меня очень бодрила! Помню, как-то я проснулся утром на полу, где вопреки всем протестам бабушки стелил себе постель, поскольку предпочитал, по старой детдомовской традиции, спать на жестком покрытии. Чувствую, кто-то настойчиво шуршит чем-то рядом с моей головой. Открываю глаза и вижу картину, от которой меня до сих пор немного подергивает и потряхивает…
Только представьте: еще какую-то секунду назад вы безмятежно спали, наблюдая прекрасный, лучезарный сон, и вдруг прямо перед вашим носом обнаруживаете широко раскрытую хищную кошачью пасть, из которой торчит уже неживая, понятное дело, мышь. Это домашняя кошка сходила поохотиться и на радостях решила продемонстрировать вам свои трофеи. У меня от такой пасторальной зарисовки с непривычки чуть инфаркт не случился! Ну, думаю, хана мне пришла – именно так она, по всей видимости, и выглядит…
А вообще я любил после насыщенного всевозможными заботами и приключениями деревенского дня, посидеть вечером на лавочке у плетня, посмотреть на убегающую вдаль дорогу, освещаемую уставшим и клонящимся к закату солнцем, послушать пронзительные трели цикад и погрустить немного о чем-то, давно уже сгинувшем и несбыточном.
В такие минуты я словно цепенел и становился совершенно неподвижным, но это было необычайно приятное чувство, которое хотелось длить вечно. Так бы и сидел, ей богу, в тихой меланхолической задумчивости, переносясь своими мыслями куда-то далеко-далеко и спасая себя от никому не нужной суеты и прочих человеческих благоглупостей.
Когда ты долго находишься в состоянии умиротворенного покоя, и ничто не отвлекает тебя от легких, как дуновение ветра, раздумий, то через какое-то время ты как бы растворяешься в окружающей тебя природе, становишься ее неотъемлемой частью. Время будто замирает вместе с тобой, тебя охватывает странное наваждение, граничащее с наслаждением, и ты боишься лишний раз пошевелиться, чтобы не спугнуть его…
Особенно мне нравилось валятся по вечерам на сеновале – бабушка стелила мне там большое, лоскутное одеяло и я с блаженством проваливался в эту мягчайшую перину, наполненную дурманящими запахами степного раздолья. В голове крутились проникновенные есенинские строки: «Изба-старуха челюстью порога жует пахучий мякиш тишины». Хотя тишина в деревне – понятие довольно-таки относительное, конечно. Иногда я оставался на сеновале ночью, и тогда слух мой услаждала целая какофония доносящихся отовсюду звуков: щебетанье птиц, шуршанье мышей, гавканье собак, мяуканье кошек и пьяное ржанье загулявших поселян.
Кстати, о поселянах. Народ здесь в массе своей хороший и душевный, подлостям всяким не обученный. Все в обязательном порядке «здоровкаются» с тобой, как будто сто лет знакомы. Для человека из города, где сосед соседа зачастую не знает, и знать не хочет, это даже как-то удивительно.
Бывало, идешь по улице, а тебе из-за забора уже кричат: «Здоровеньки булы, масквычи! Ну, як вона життя, ничаго? Дуже пагодка сигодня пече, якись пикло в аду, працювати важко! Ну, сидай, Олег, на лавочку, поговоримо! Расскажешь, шо це таке в свити робится? А писля пидешь по своим дилам».
Беседуя с деревенскими мужиками, я не переставал удивляться их немного наивному, но всегда правдивому взгляду на те или иные вещи. Вроде и не хватало им подчас каких-то знаний, о которых даже я, тринадцатилетний подросток, имел гораздо больше представления, а все-таки какая-то природная ясность мышления, или то, что мы называем здравым смыслом, помогала крестьянам разбираться даже в самых сложных и запутанных вопросах.
Некоторые из них и за пределы-то деревни ни разу не выезжали, так и прожив весь свой век среди коров и гусей, лопухов и навоза, но насколько глубоко они порою знали и чувствовали жизнь, как верно и точно судили о том, что, казалось бы, (с точки зрения городских снобов) совершенно недоступно их пониманию! А сколько в деревенских жителях подлинного великодушия и благородства?! И откуда все это только берется в простых, с виду, людях?
Именно тогда, в глухом и никому не известном селе, я впервые понял, что на самом деле означает слово аристократ. И уж поверьте мне – ни к происхождению, ни к богатству это понятие не имеет никакого отношения. На земле есть только одна аристократия – это аристократия духа, и встретить ее представителей у вас гораздо больше шансов в какой-нибудь скромной, работящей деревеньке, нежели в помпезном и праздном дворце.
И, тем не менее, жить я тогда в деревне не захотел. Туда хорошо приезжать на заслуженный отдых после осточертевшей учебы или выматывающей работы: коротать с пользой для здоровья летние денечки, плавать с рыбками в теплом ставку, греть свои кости на ласковом солнышке! Но жить в деревне все время, безвылазно – это, конечно, было бы выше моих, еще молодых и нерастраченных сил.
Все-таки, встающему на крыло птенцу хочется заполучить в свое распоряжение все небо, а не только какую-то малую его часть. Ему не терпится отправиться в безудержный полет! Так же и человек по природе своей не может заключить себя в каком-то одном, пусть даже и очень приятном месте. Он грезит о безграничной свободе и стремящейся за горизонт перспективе!
А в деревне, что не говори – скучновато. Жизнь в ней не так сильно бьет ключом, как в городе. Да и возможностей всякого рода поменьше. И это я еще очень щадяще по отношению к сельскому быту выразился. Если же говорить совсем на чистоту,
