Папа ищет работу - Валентина Анатольевна Филиппенко
Если даже после этого хандра не отступит, идите к папе и маме и просите их сделать для вас что-то волшебное, потому что вам — очень плохо.
Напившись какао, натанцевавшись вальса и египетского танго, потом достав из холодильника мороженое и творожные колечки, которые мама припасла на завтрак, мы с папой поняли, что хандра измотана, буквально еле дышит, но не сдаётся.
Стоило стихнуть звуку папиного голоса, мне на глаза наворачивались, словно тучи на небо, слёзы, начинал дрожать подбородок и всё вокруг темнело и скисало, как сметана в борще.
«Что же делать?» — спросила я папу.
Папа решительным движением открыл крышку фортепиано и ударил по клавишам, будто по рёбрам моей хандры. «Скорее хватай флакончик с мыльными пузырями, твоя очередь мне подыгрывать!» — крикнул он. Музыка полилась такая весёлая и беззаботная, что даже творожные колечки на столе, кажется, заулыбались. Папа подпрыгивал, вскидывал плечи, присвистывал, бил ногой по педали и подмигивал мне, бормоча что-то под нос в такт мелодии. Звуки взлетали над фортепьяно, кружились вокруг меня, под потолком вокруг люстры, переливались в хрустальных плафонах и отражались от окон.
Это был джаз мыльных пузырей! С каждым лопнувшим мыльным зеркальцем грусти и тоски во мне становилось всё меньше и меньше, и с последними нотами и пузырями желание плакать совсем пропало.
Хандра была повержена!
(И немного залит мыльной водой пол).
Полезный человек
За несколько дней борьбы с моей хандрой у папы накопилась целая стопка газет с объявлениями о поиске сотрудников.
«РАЗЫСКИВАЕТСЯ ПОМОЩНИК ДИРЕКТОРА ЗООПАРКА, ЛЮБЯЩИЙ ЖИВОТНЫХ».
«ОТКРЫВАТЕЛЬ КОНСЕРВНЫХ БАНОК В РЕСТОРАН».
«УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ С ПОВЫШЕННОЙ ПРОЧНОСТЬЮ КОСТЕЙ».
«НУЖЕН СВАРЩИК И СКРИПАЧ В ОДНОМ ЛИЦЕ».
«ТЕЛЕФОНИСТ В ОТЕЛЬ С ТЕРПЕНИЕМ И ЛЮБОВЬЮ К ЛЮДЯМ».
«ИСПЫТАТЕЛЬ КАРУСЕЛЕЙ В ПАРК АТТРАКЦИОНОВ».
«СРОЧНО НУЖНА КРАСНАЯ ШАПОЧКА В СПЕКТАКЛЬ „КРАСНАЯ ШАПОЧКА“».
«АССИСТЕНТ ДЕДА МОРОЗА НА ЛЕТНИЙ ПЕРИОД».
«ЛОВКИЙ ПОВАР БЕЗ АЛЛЕРГИИ НА МЁД И АПЕЛЬСИНЫ».
«УЧАСТНИК СЕВЕРНОЙ ЭКСПЕДИЦИИ, НЕ СМЕЮЩИЙСЯ ОТ КОЛЮЧИХ НОСКОВ».
«БУХГАЛТЕР».
«МАШИНИСТ МЕЖДУГОРОДНЕГО ТРАМВАЯ».
У папы не было аллергии на мёд и апельсины, и кости, кажется, были прочные, он любил трамваи и не смеялся от колючих носков, но ни одно из объявлений ему не подходило.
Я жевала уже третий карандаш, пытаясь написать сочинение, когда папа зашёл в комнату. Сочинение «Кем я хочу стать, когда вырасту» давалось непросто: хотелось быть и балериной, и артисткой цирка, и математиком в научном институте, и кондитером в кофейне в соседнем доме.
— Папа, — повернулась я к разбирающему мои игрушки и книжки на полке папе, — а зачем тебе искать работу? Пиратского золота у нас много, ты уже стольким стал, вырос и теперь можешь делать то, что хочешь.
Папа — усатый, густобровый, у него даже лысина была доброй — улыбнулся. Мы присели на диван.
— Дело не только в золоте и деньгах. — Он обнял меня. — Мне важно быть полезным.
Я представила, что у папы есть режиссёрский стул, на котором написано «Полезный человек», и тут же захотела стать режиссёром. А потом всё же артисткой цирка и кондитером… А потом — писателем книжек, у которого есть почти такой же, как у папы, режиссёрский стул.
Папины слова так вдохновили меня, что я сбегала в гостиную за газетами, договорилась с папой, что быстро допишу сочинение, а потом мы с ним ещё раз поищем ему работу.
Скоро газета забасила и зашуршала следующими объявлениями:
«ЛЮБИТЕЛЬ ТОФУ И РИСА В САЛОН КИТАЙСКОГО МАССАЖА».
«СМОТРИТЕЛЬ ЛИФТА».
«УЧИТЕЛЬ РИСОВАНИЯ В СПОРТИВНУЮ ШКОЛУ».
«ПЕРЕВОДЧИЦА С ИТАЛЬЯНСКОГО С ТОНКОЙ ТАЛИЕЙ».
«ЗАВОДЧИЦА ЧАСОВ В КНИЖНЫЙ МАГАЗИН».
Ничего не подходило.
Но на следующее утро в свежей газете мы нашли сразу два объявления, авторы которых точно искали моего папу:
«УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ В ВОЕННОЕ УЧИЛИЩЕ»
и
«КИНОСТУДИЯ ИМЕНИ ВЕЛИКОГО АЛЕКСАНДРА АЛЕКСАНДРОВИЧА НУЖДАЕТСЯ В КОМПОЗИТОРЕ С ВЕЛИКОЛЕПНЫМ СЛУХОМ И МУЗОЙ».
Глаза у папы сияли, когда он в пятый раз перечитывал этот номер газеты: он мечтал быть преподавателем! Он мечтал быть композитором! Он так любил музыку: своё фортепиано, ноты, этюды, вальсы, джазы, эфиры по радио — и маму, которая иногда ему подпевала. С нетерпением папа ждал девяти утра, чтобы взять в руки телефон и позвонить.
Я убежала в школу. А вечером мама рассказала мне, что в девять никто не подошёл к телефону. Папа сделал две попытки дозвониться до военного училища и киностудии и решил дождаться десяти.
В десять телефон всё так же одиноко гудел, будто волнами, омывая гудками кинопавильоны и казармы.
То же случилось в одиннадцать, двенадцать и час дня.
Весь вечер, через каждые пять минут, папа звонил и звонил. Я предложила ему дежурить у телефона по очереди, но он был так взволнован, расстроен и рассержен, что не слышал меня. Мне казалось, что наш столик с телефоном в коридоре превратился в маяк, выпускающий луч света далеко в море, и вот мы с папой по очереди забираемся на самый верх маяка, где дует ветер, шумят волны, то слева, то справа обрушиваются потоки дождя, но мы всё равно снимаем трубку и звоним, звоним, звоним…
Всю ночь папа не спал, а утром сел за фортепиано и заиграл какую-то невероятную, хрустальную музыку. Музыка сияла и переливалась лучами, парила над комнатой, плавала над кроватями и столом — очень чистая, прозрачная, лёгкая. А потом вдруг упала на пол — даже не на пол квартиры, а с десятого этажа, разлетелась осколками, рассыпалась и затихла.
Папа ищет работу
Обычно по субботам мама варила папину любимую манную кашу. Перламутровая, словно ракушка из моря, она переливалась в тарелке, и, как цветные жемчужины, в ней сияли капли варенья.
Мама варила манную кашу без комочков, очень сладкую, густую, но не обжигающую язык и губы. Папа обводил взглядом кухню, посылал маме воздушный поцелуй и отправлял первую ложку каши в рот. Папе было так вкусно, он был так счастлив, что даже я, любительница гречневой, совсем не манной каши, нет-нет да и съедала полчашки.
Наутро после войны с молчащими телефонами и хрустальной музыкой папа отказался есть даже манную кашу. Волосы его взъерошились, усы распушились, глаза покраснели, а руки дрожали, как на
