Папа ищет работу - Валентина Анатольевна Филиппенко
— Привет, — кивнула ему мама.
Папа упал в кресло, осмотрел свои руки и уставился в потолок: «Нужно сочинить что-нибудь королевское… Для барабана».
Весь вечер мы слушали джаз: выстукивали ритмы по крышке фортепиано, по обувным коробкам и пуфику, папа записывал мелодии и переходы, а наутро опять отправился в пансионат «Черешня». Править.
Маму должны были сделать королевой, меня — принцессой. Знакомство с нами папа назначил на субботу, чтобы я не пропустила школу. Старейшины собирались приехать к нам в гости на новогодние каникулы, и папа даже расписал им путь от электричек через метро, но накануне вечером — с четверга на пятницу — случилось невероятное. От тренировок, репетиций и сочинительства порвался папин барабан. Как объяснил ему переводчик, это был один из самых старых и почитаемых инструментов. Старейшины удалились думать, что могло значить это событие. Не приехали к нам ни в субботу, ни в воскресенье, а в понедельник отправили к папе гонца: он привёз три золотых слитка, корешок дерева, комок земли, порванную нитку и карту с адресом племени.
«Это значит, — заключил папа, — что они спешат соединиться с корнями и услышать голос предков, с которыми потеряли связь на нашей земле. А это адрес, куда они приглашают нас на Новый год в гости, чтобы не рвать ценную связь. Вот три слитка — на дорогу».
Золото, конечно, очень бы нам пригодилось, но мама ехать в Африку отказалась. Тем более на Новый год. Я умоляла отпустить меня как принцессу, как представителя папы, но ни слёзы, ни угрозы, ни обещание пойти на уроки итальянского не помогли. Папа сказал, что, как настоящий король, простил своё племя и благословил подданных, потом починил барабан в салоне музыкальных инструментов, отправил его по указанному на карте адресу почтой и вернулся за фортепиано.
И ещё он принёс домой елку. Уже не как король, а просто — как мой папа.
Папа уезжает
Мы украсили дом к Новому году: развесили гирлянды, нарядили ёлку и даже на фортепиано (папа разрешил!) положили гирлянду с разноцветными лампочками. Вечером квартира была похожа на сказочный терем, утром — на актовый зал красивого Дома культуры. В огромном халате, словно в костюме Снегурочки, мама садилась рядом с папой и просматривала газеты. В шутку говорила, что ищет ещё одну работу для себя: папу научит варить супы из золота (ведь вместо папиной зарплаты мы тратили золотые монеты из сундука!), а сама пойдёт в школу преподавателем труда. Папа смотрел на неё с укоризной и обводил новое объявление карандашом.
«ТРЕБУЕТСЯ АДМИНИСТРАТОР НА МЕБЕЛЬНЫЙ ЗАВОД. АККУРАТНЫЙ, ВНИМАТЕЛЬНЫЙ, С ЧУВСТВОМ ПРЕКРАСНОГО. ЗВОНИТЬ ПО НОМЕРУ 49–87–15».
Это же как раз работа для папы! Он у нас и аккуратный, и внимательный, и с чувством прекрасного.
Завод находился где-то очень далеко: сперва нужно было ехать на метро, потом — на автобусе, а после ещё километр идти пешком. Папа бодро надевал в коридоре удобные ботинки и повторял, что любит пешие прогулки. Новогодние каникулы ещё не начались, я опять опаздывала в школу, но мне хотелось поцеловать папу на прощание. Поэтому я второй раз перекладывала в рюкзаке учебники и тетрадки: сперва по порядку уроков, а теперь — по цветам. Розовый, зелёный, фиолетовый, белый и что-то цветное, чему не было пары.
Вернулся папа поздно вечером с большой коробкой конфет и табуреткой.
— Это ты сам сделал? — спросила мама.
— Нет, на заводе подарили. Смотри, какие тут узоры и резьба.
Табуретка была вся в завитушках, цветочках и листиках. Такие обычно стояли на кухнях у бабушек в сериалах.
— Тебя взяли на работу?
Папа кивнул. Сел на новую табуретку и снял ботинки.
— Работа — вахтовая. Неделю на заводе — неделю дома. И жить нужно в маленькой комнатке в квартире рядом с заводом, потому что времени на дорогу из дома и домой не будет.
Часы задумчиво затикали. Я представила, как мы завтракаем в маленькой комнате на подоконнике, а потом я сперва километр иду до автобуса по сугробам, потом еду в автобусе с рюкзаком, а после — спускаюсь в метро. И оказываюсь в школе. Нет! Я на такое не согласна!
Мама тоже что-то обдумывала, а папа вдруг заулыбался, схватил табуретку и побежал к фортепьяно:
— Я вам сейчас сыграю мебельный джаз!
Его пальцы для разминки пробежали по клавишам, а потом как запрыгали, как забегали, как застучали: музыка была очень весёлой, лёгкой, смешной, будто шкаф танцевал чечётку, а диван ему хлопал, полочки подбрасывали друг друга под потолок, а кухонный стол закружился в паре с кроватью.
Раскрасневшийся папа закрыл крышку фортепьяно, обнял маму и сказал, что утром решит, что делать с табуретками.
Всю ночь мне снилось, как папа и мама ездят на работу на табуретках, а я вместе со старым фортепиано отправляюсь в школу на пароходе и самолёте. Я даже расплакалась во сне от досады и обиды. Мама разбудила меня и крепко обняла: «Тебе, наверное, кошмар приснился».
Конечно, кошмар! Вот-вот мы могли уехать жить на завод, или папа мог бросить нас одних НА ЦЕЛУЮ НЕДЕЛЮ.
Утром я проснулась ужасно расстроенной, обиженной на папу, не позавтракала и ни с кем не разговаривала. В школе мне тоже ничего не нравилось: ни стихотворение Пушкина, ни булка с кокосовой стружкой, ни урок физкультуры, на котором мы должны были забраться под потолок по канату, как мартышки по пальме. Казалось, что я приду домой — а мама уже сложила папины вещи, а папа уже на заводе делает эти ужасные табуретки.
Но когда уроки закончились, я вышла из калитки школьного двора и увидела… папу. Он стоял с коньками на плече и улыбался. «Мы идём на каток. — Потрепал меня по плечу. — Кажется, ты с утра расстроилась из-за табуретки. Её больше нет, и я никуда не уеду».
Никаких больше табуреток в нашем доме! Ура!
У папы пропадает борода
Я не верила, что Дед Мороз существует, с пяти лет. Страшную правду пришлось узнать в одно
