Комикс - Ксавье О. Холлоуэй
– Я в курсе, что все в психушке, но чем заражены? У меня, например, все нормально.
– Не знаю, Уэйд. Это какое-то помешательство или что-то вроде того, но что его вызвало – я без понятия.
– В смысле?
– Ты знаешь меня, я ведь вообще трус, особенно после того случая. – Эвил трогает пластину. – Но за последние сутки я столько всего натворил… Расстрелял прожектор, который мне светил в окно с соседнего здания, поджег свой кабинет, то есть всю мэрию в итоге, а чуть позже ночью я отрубил этому журналисту палец кухонным топориком, когда допрашивал. Мог и убить его. Как тебе такой расклад?
Уэйд смотрит на Эвила, открыв рот.
– Ты сейчас серьезно?
– Вполне.
– Это, конечно… неожиданно… мягко говоря. Но при чем тут заражение? У меня ничего такого не было.
– Вообще ничего странного не происходило?
– Нет. – Уэйд отворачивается и смотрит в окно.
– Уверен?
– Нет.
– Ага!
– Что «ага!»? Сплю я беспокойно, плохо сплю, но я плохо сплю уже год, наверное! И я, блядь, не поджигал свой кабинет и никому ничего не отрубал.
– Может, по-разному действует…
– С чего ты вообще взял, что это какое-то заражение? Тебя же накачали чем-то перед началом!
– Уэйд! Я был в какой-то маске! Я подходил к людям и стоял напротив несколько секунд, а пока я стоял, они бились в судорогах! Я это помню!
– Чем так можно заразить и заразиться?
– Я не знаю.
– Давай рассуждать логически. Ты еще что-то узнал?
– Нет.
– Нам надо просто разобраться, что за хрень устроил Винни. Обожди! У меня же есть Петерсон. Сейчас выясним. – Уэйд достает мобильник и набирает номер: – Алло, Джон, говорить можешь? Федералы далеко? Отлично. Где сейчас Петерсон? Так. Так. Но где он сейчас? Так. А кто у него? Понятно. Подними его досье и прямо сейчас высылай к нему группу!
Уэйд уже собирается отключиться, но в последний момент останавливается:
– Обожди! Еще вопрос: Петерсон говорил, что внутри кинотеатра работало около десяти наших – их всех повязали федералы вместе людьми Винни? Ага, так и думал. Не выпускали еще никого? А что так долго? Ладно… Высылай группу к Петерсону и все его контакты прочеши, если на месте его не будет. Звони мне сразу же. – Уэйд прячет мобильник во внутренний карман. – Ну, ты слышал, в общем.
– Агент?
– Скорее всего. После кинотеатра его не видели, и с тех пор он не выходит на связь. Сейчас к нему поедет группа. У дела, похоже, не одно дно и не два.
– Что будем делать?
– Не знаю. Я бы пожрал.
– Мы как раз в ресторан едем.
Уэйд вздыхает и засматривается в окно. Лимузин заезжает в тоннель, желтый свет фонарей мечется по салону, освещая искаженными пятнами то Эвила, то Уэйда. Молчание. Только мягкие удары покрышек о стыки асфальта.
– Может, выпьем? Там, справа от тебя, в баре, есть коньяк.
Уэйд достает коньяк и рассматривает этикетку.
– Утро у меня сегодня пьяное. Ну, давай, а то меня аж дергает от твоих рассказов. – Уэйд разливает по бокалам немного коньяка, один отдает Эвилу. – Ты в курсе, что твоя Элла выпила почти целую бутылку шампанского в трейлере? Я ей, конечно, помог, но все равно…
– Хм.
– Во-во. Я с ней сейчас пообщался, и мне постоянно казалось, что эта дамочка слишком себе на уме. Не то чтобы говорила хрень, хотя и не без этого… Но все время такое мерзкое ощущение было, будто меня рассматривают в микроскоп.
– С бабами всегда так.
– Не скажи. Твоя – особенная. Где ты ее откопал?
– Да так… Давняя история.
– Досталась от предшественников?
– Вроде того.
– И ты ее все равно взял?
– Я сам не знаю, почему. Я тогда сделал пару звонков, ей дали хорошие рекомендации…
– Я присмотрю за ней на всякий случай. И еще своих ребят к тебе приставлю, незаметно, а то твои совсем зеленые.
– Так уж и зеленые?
– Поверь мне, они даже, вон, памятник от голубей не смогут защитить.
Шоссе 26
Ливень.
Уэйд за рулем.
От влажной одежды запотели стекла. Он включает кондиционер и печку на всю. Жарко. Приоткрыть форточку больше, чем на пару сантиметров, невозможно – заливает.
Он курит, нервничает, дергается, иногда кусает ногти, тихо матерится, часто меняет радиостанции, в конце концов, выключает радио.
Расслабиться невозможно. Ему кажется, если он хотя бы на секунду замрет, то исчезнет. Сгорит, утонет, умрет…
Кости ломит, глаза слезятся.
Словно в пузыре, он плывет по бесконечной реке. Время исчезло. Все тело чешется.
Редкие встречные машины слепят и вызывают яростное раздражение. Уэйду хочется достать пистолет и стрелять в каждую фару. Метко и зло.
«Вечно».
Он едет вечно.
Ничего нет.
Только встречные фары.
«А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а».
Уэйд сжимает руль. Пальцы белеют. Пот капает с бровей на ресницы, с ресниц на щеки…
Дождь барабанит по крыше, словно тысяча молотков.
Небо и земля слились.
Намертво.
Нескончаемый ад.
Дворники виляют туда-сюда.
Уже ничего не видно.
Резина елозит по мокрому стеклу.
Туда-сюда.
Скрип-скрип.
Туда-сюда.
Скрип-скрип.
«НЕТ!»
Он выжимает педаль тормоза. Ногу сводит судорога.
Машина медленно, скользя и юзая, останавливается.
Уэйд с силой открывает дверь и, чуть не падая, выбирается на улицу.
Дождь.
«До-о-ождь».
Подставляет ему лицо и ртом ловит капли.
Спустя минуту его уже трясет от холода.
Постепенно он перестает чувствовать руки, ноги, уши, нос.
Вода затекает за шиворот.
Уэйд ежится.
Проносится машина и на миг озаряет замершие деревья и бессчетные нити косого дождя, который пронизывает водяную пыль над шоссе, разбивается об асфальт, превращается в пыль…
Бесконечность.
Еще несколько машин подряд.
Уэйда привлекает дерево на другой стороне дороги.
Оно мечется стоп-кадрами, как в фотовспышках: вот оно изнемогает под дождем, вот редкими листьями тянется к машине, вот, вслед за ней, пригибается к дороге, и все повторяется снова.
Бесконечность.
Уэйд залезает обратно.
Холодно.
Врубает печку на полную.
За лобовым стеклом вспыхивает высвеченный фарами дорожный знак «Шоссе 26». Дождь трассирует сквозь лучи.
Окна снова запотевают. Знак
