Не бойся Жнеца - Стивен Грэм Джонс
Но есть то, чего вы не знаете, хоть и восстанавливали события, слушали рассказы очевидцев, знакомились с видео- и аудиозаписями, которые вам удалось получить: ни Синнамон, ни я до той ночи фильм «Челюсти» не смотрели. Когда мы подгребли к этим расфранченным лодкам, которые терлись одна о другую, я так дрожала, что не могла плыть, просто держалась за гвоздь в спине того парня со стройки… но я подняла голову к экрану, и фильм еще шел, хотя вокруг нас все уже умерли, умирали или бились за жизнь.
На экране был эпизод с желтой бочкой, озабоченное лицо старого шерифа крупным планом, и это я запомнила лучше всего. Он будто смотрел на озеро, на то, что только что здесь произошло, и хотел сказать людям в воде: выбирайтесь на берег и покиньте пляж.
Потом я о «Челюстях» прочитала: Стивен Спилберг, фильм 1975 года, по одноименному роману Питера Бенчли, и разумом я знаю, что старый шериф боялся воды, боялся акулы, но в моем сердце эта история отпечаталась иначе.
Потом строитель и Синнамон выпихнули меня на пирс. Где-то взметывает брызги глиссер шерифа, раздается выстрел, люди кричат… Я бы хотела разложить все секунда за секундой, мистер Армитедж, но это не укладывалось в голове, эмоции зашкаливали, и переварить виденное и слышанное я просто не могла.
Следующее, что я помню… даже не тишина, а негромкий вой. Наверное, так правильно. Живые плачут по мертвым и умирающим. Я еще на пирсе, Синнамон обнимает меня и плачет, я плачу вместе с ней, сама не зная почему.
Потом – может быть, через час – полицейская или медсестра закутала нас в одеяло, но оно было влажным. Она вела нас по пирсу, с парковки доносились стоны умирающих, и она открыла дверку большого белого внедорожника шерифа и велела нам сесть туда: там теплее, мы отогреемся, и все будет хорошо.
Мы просидели в машине до рассвета, всеми забытые, мимо нас несли носилки с покойниками, весь мир сверкал красно-синими огнями.
А на той стороне озера горела Терра-Нова.
Помню, Синнамон взяла меня за руку и сказала:
– Была – и нету.
Я еще дрожала, и она стала искать во внедорожнике другое одеяло, что-то сухое, и в задней части, куда кладут груз, нашла корзинку со старой одеждой и вывалила ее на пол между нами.
Мы напялили на себя все, что могли. От одежды пахло сигаретным дымом, и там же мы нашли видеокассеты. Фильмы ужасов.
Я плакала так, что просто задыхалась, и Синнамон, чтобы меня отвлечь, стала читать рекламу к фильмам на заднике футляров с кассетами. Именно так мне и запомнилась «Бойня в День независимости»: Синнамон читает мне про фильмы, которые я никогда не увижу, но никогда не забуду: «Резня в школе» и «День окончания школы», «Инициация» и «С днем рождения меня», а также другие кассеты Дженнифер Дэниэлс, включая ту, в честь которой я назвала свою работу.
Единственная кассета, которой не было, сказала мне потом Синнамон, – «Кровавый залив».
Но она не пропала. Ее было видно через лобовое стекло. Она лежала на берегу, оставляя на гравии красное пятно.
Синнамон прижала меня к себе, и в ее светлых волосах я увидела одинокую прядь той самой серебристой мишуры.
Синнамон ее не заметила.
Я вытащила эту нить, скрутила и положила между сиденьем и приборной панелью.
Оно
Стоя среди хлопьев падающего снега, с задубевшими от мороза волосами, что шуршат, как опустевшее осиное гнездо, с сочащейся из груди кровью – спасибо девчонке с ножами, – Мрачный Мельник смотрит на садовые ножницы. Сойдут.
Особых планов насчет этих двух девиц у него нет, но они вышибли входную дверь дома и застали его врасплох. Раз они добрались до него здесь, значит, хотели найти? Да, лис в бегах, но у него, между прочим, есть зубы.
Мрачный Мельник обнажает их, злобно смотрит сквозь хлопья снега и резким жестом разводит ножницы – легко, будто это дужка птичьей грудины, – позволяет серебристой боковине упасть, оставляя в горизонтальном положении только черное острие. Сталь самого высокого качества.
Он машет лезвием перед собой, проверяет на вес, на длину. Конечно, это не мачете, бросить не получится: оно заточено, чтобы стричь, а не резать шеи и оставлять красную линию, – но вблизи, если стоишь рядом, острие можно запросто вонзить в грудь, в брюхо и проткнуть тело насквозь.
Его это вполне устроит, так?
Надо не забыть повернуть лезвие вниз, тогда оно выйдет сзади под углом, как при охоте на рыбу на мелководье: бросаешь в нее что-то острое, а оно в воде как бы преломляется. Но… тут всего-то пара девчонок. Можно запихнуть в один мешок для мусора; на двоих веса не больше пары сотен фунтов, если, конечно, когда он их туда засунет, их кровь еще будет при них.
Но так оно не работает, верно?
Да и мешка у него нет.
Обледеневшим крюком он смахивает волосы с глаз и вырезает ножницами в воздухе крест, будто хочет сделать дырку в вихре и пройти сквозь нее. Не подумал, надо было взять в гараже молоток, а не эти раскоряки, но идти назад – непорядок.
Начинаешь дело с инструментом Х – инструментом Х доводи дело до конца.
Главные правила Мрачный Мельник постиг давным-давно.
Вот одно из них: если про это место людям известно, ему здесь делать нечего. А ведь оно казалось идеальным: темное, в стороне от дороги, заброшенное. Тут, если надо, можно было пересидеть всю зиму. Небось дурацкие байки про здешние дома рассказывают, мол, тут бродят привидения.
Разделаться с девчонками – и, пожалуй, все же вернуться за молотком. Да, у него, скорее всего, дурацкая амортизирующая ручка, приглушающая звук удара по черепу – ну и что? Стервятникам выбирать не приходится. Черт с ней, с ручкой, если разгуляться, он сделает из головы шахматную доску, в дырки забьются волосы вперемежку с кровью… Правой кистью Мельник растирает себя, все-таки холодно.
Он поворачивает лезвие и удобно подхватывает его левой ладонью, пробует на вес. Он всегда умел обращаться с оружием. А эта штука, как отломанный от копья наконечник: насади ее на черенок – и иди зимой охотиться на настоящее зверье.
Если бы закрепиться на этой стороне озера.
