Не бойся Жнеца - Стивен Грэм Джонс
Совершенно белый, значит, попал в снежную круговерть давно, и Мрачный Мельник понимает: ему топать не меньше двух миль.
Лось подходит ближе, обнюхивает его, и Мрачный Мельник видит: шкура этого здоровенного самца вовсе не замерзла добела. Он просто белый.
Сердце Мрачного Мельника ухнуло и скакнуло к горлу.
Лось обнюхал его еще раз, для верности, повел в сторону ветвистыми рогами. Заостренные тусклые концы на расстоянии пальца от глаз Мрачного Мельника.
Его сердце начинает колотиться.
Лось, пригнув голову, уходит в снежную бурю, продолжает свой долгий переход, а Мрачный Мельник усмехается на холоде. Две вещи ему точно известны: оказаться здесь ему было суждено, притом он на нужной стороне. Удача готова повернуться к нему лицом.
Например, эти две девчонки заявили о себе хлопком двери. Одна даже упала.
С людьми всегда так и бывает, верно? Сами напрашиваются, тут и выходит Мрачный Мельник, задает им жару.
Он хмыкает, плюет.
Этот белый лось хоть и давно ушел, но за Мрачным Мельником присматривает, сомнений нет.
Понятное дело, это не значит, что ему все принесут на блюдечке.
Все, что ему надо, он заберет сам.
Он кивает, очищает ножницы от снега и идет по лосиному следу, который оставили девчонки – да, по лосиному. Ведь олень оставляет на снегу отверстия, как от колышков, а лось – если снега насыпало на четыре фута? Лось движется по сугробам, как поезд, оставляет после себя не следы, а борозды.
Это они здорово придумали, ничего не скажешь. Идут след в след. То ли сообразительные, то ли им просто везет. Может, они и не думают, какие следы за ними остаются. Одна из них покрепче, таранит сугробы, другая весит меньше, идет по проторенной дорожке, но… да какая разница?
Они-то, несчастные, думают, что окажут Мрачному Мельнику сопротивление. Когда он их догонит, что у них может быть? Если только стибрили что-то из этих раздолбанных домов. Все ножи они в него уже кинули.
Скорее всего, они просто бегут, и всё, некогда им искать подходящий кусок арматуры. Снегоход еще где-то на берегу озера: если бы девчонки подъехали на нем к дому, он бы услышал.
Бывает иногда, что все просто, так?
Эту простоту он заслужил.
Он снова себя растирает, хотя на это нет времени.
Крюком он откидывает от глаз волосы, черт бы их драл, заводит их назад, чтобы как следует натянулись, – и отсекает черным лезвием, вырезает для себя квадратное оконце, чтобы лучше видеть.
Нет, освежевать тело с первого раза, скорее всего, не получится. Девчонка – это все-таки не олень.
Но их двое. Даже если с первой накосячит, в запасе есть другая, так? А когда получится… Что девчонка будет делать? Бегать без кожи по снегу сгустком красных мышц или лежать в снегу, трястись в ужасе от того, во что превратилась, умолять его глазами: раздави всмятку ее тонкие лицевые кости?
Первый вариант лучше.
За такой кайф он готов отдать многое.
Это дом мистера Пэнгборна, Лета не сомневается. Именно здесь в стародавние времена она нашла Дженнифер.
То есть это дом Гал.
Значит, ее спальня наверху. Вернее, то, что раньше было ее спальней.
Все в жизни Леты поделено этим словом – раньше. По одну сторону этого слова у нее отец, по другую – сформованная из пластика челюсть.
Ее психотерапевт мягко настаивает: думать так – неправильно.
Скорее, по одну сторону этого слова у нее идиллическое детство, заполненное открыточными воспоминаниями, а по другую – муж, прелестная дочурка, и вместе они создают новые воспоминания, которые у них никто не отберет.
Все зависит от угла зрения. От того, на каком фундаменте ты намерен возводить свой психологический и эмоциональный дом. От того, в каком свете хочешь видеть прошлое, да и настоящее.
Все это прекрасно и замечательно – по часу в понедельник и среду.
А сейчас Лета убегает от убийцы-маньяка через обломки своей прежней жизни, когда тебя хочет поглотить снежная буря, а плечо горит, майка промокла от крови, челюсть дребезжит. Наверное, надо вспомнить, как в свое время она перенесла всю эту жуть.
Всякий раз, до одури крутя педали велотренажера в подвале, она говорит себе: на той стороне озера натянут киноэкран, показывают «Челюсти», и, если поспешить, она сможет все это остановить и ничего не случится.
Бедра у нее железные, и Баннер знает: когда она крутит педали, с вопросом о том, где кетчуп, к ней лучше не лезть.
«Этот кетчуп во мне, – говорит ее внутренний голос, – и верзиле, который хочет его из меня вычерпать, плевать на ножи, что влетели ему в грудь или в руку, да и холод его вряд ли остановит». Ее заботит другое: вместо того чтобы сразу бежать, надо было подумать. На озере она поводила бы его кругами и спасла бы Дженнифер, а то и весь Пруфрок. Но, как говорит Сидни, все слэшеры про одно и то же: грудастая девица бежит вверх по лестнице, а надо выбегать через дверь на улицу.
Огорошив зрителя этой истиной, сама Сидни по указанию режиссера «Крика» Кевина Уильямсона бежит наверх.
Можно вспомнить Лори Строуд, уронившую тот мерзкий нож для резки мяса: в роковую минуту, когда перед тобой живой убийца, принять правильное решение трудно. А после той минуты? Ты забилась под подоконник в сгоревшем доме, а нож для мяса еще бередит тебе плечо; его на диво хваткие зубцы царапают ключицу, стоит тебе вздохнуть… Что, если он все глубже проникает в какую-то важную вену? Тут и понимаешь, что́ надо было делать и как.
Со второй попытки Лете приходит в голову другая идея. Под покровом бури надо было резко взять влево, пробежать по снегу ярдов тридцать-сорок и устроить путаницу в духе Дэнни Торранса из «Сияния»: вернуться по своим же следам к месту поворота и дальше идти назад, к гостиной мистера Пэнгборна, где никто никогда не сидел, – тогда получится, что она бежит не туда, а оттуда.
Надо было принести к скамейке Мелани дробовик Рекса Аллена и взять в Терра-Нову – тогда, в ее доме из прошлой жизни, Лета сделала бы в Мрачном Мельнике дыру.
Ножи из «Семейного доллара» он еще мог с себя стряхнуть, но заряда дроби с пятнадцати футов хватило бы минимум на то, чтобы сбить его с ног.
Окажись одного заряда мало, она бы выстрелила и второй раз, и третий – выпустила бы, если надо, хоть всю обойму.
Все-таки зло – это не броня.
Ей
