Комикс - Ксавье О. Холлоуэй
Танец закончился, но я даже не понимаю сначала, что он закончился, а когда понимаю, ее уже нет.
За столиком нахожу Робби – он общается с той самой барышней в стрингах. Похоже, они нашли общий язык. Робби это умеет. Эта жирная сука умеет затащить в постель любую телку, какую пожелает. Я не знаю, как он это делает, но любая – даже та, которая могла поливать его грязью, кривиться от него и клясться, что никогда в жизни с таким никуда не пойдет, – даже она может оказаться у него в постели при его желании. Стоит ему поговорить минут десять-пятнадцать и самая грозная и неприступная стерва тает, как глазурь на пончике. Можете мне не верить.
Я наблюдаю за ними, выпиваю еще скотч и отчаянно переключаюсь на окружающий мир. Первую же танцовщицу, вырулившую из-за угла, я цепляю взглядом, и она приплывает ко мне: светловолосая, с кулончиком в виде змейки на золотой цепочке, искрящаяся, улыбчивая, с массой лестных комплиментов – да таких, что я и вообразить про себя не мог. Когда, например, вам кто-нибудь последний раз говорил, что вы красивый? Сексуальный? Горячий? Аппетитный? Что-нибудь на счет глаз? Лица? Носа? Задницы? Кто вообще сказал, что только женщины любят ушами? Как вообще можно не поверить, когда все это говорит тебе красивая голая девушка?
Спустя час у меня почти не остается наличных. Через меня прошли: искристая брюнетка, очень грудастая блондинка, не особо симпатичная, но очень приятно-говорливая шатенка – станцевала для меня аж четыре приват-танца (один бесплатно – я ей понравился). Еще были холодные, восковые близняшки, на фоне остальных показавшиеся мне роботами. Они-то меня и отрезвили.
Настроения никакого. Мне дико захотелось снова увидеть ту первую брюнетку. Пока жду ее, отшиваю еще нескольких, а дождавшись, сам тащу ее. Она сперва не узнает меня, а когда узнает, так улыбается, что в душе у меня просыпается все то, что проснулось в первый раз. На нее я просаживаю свою последнюю сотню.
Вообще, неприятное ощущение, когда кончаются бабки. Ты вроде бы на автомате еще чего-то хочешь, но понимаешь, что ни хрена задаром никто тут ничего не сделает. Смотришь с трезвой обреченностью и окунаешься в гадкую тоску и усталость – примерно такая же накатывает в казино после крупного проигрыша. Ты понимаешь, что ты – мудак, и на этой формулировке все выводы заканчиваются.
Возвращаюсь и плюхаюсь в кресло. Словно джинн, материализуется сияющий Робби.
– НУ ЧО, БРАТ, БАБКИ ЗАКОНЧИЛИСЬ?!
Я вяло киваю в ответ.
– НА ТЕБЕ ПАРУ ШТУК, С ГОНОРАРА ВЕРНЕШЬ!
Я вяло беру бабки и ору в ответ:
– ПОЕХАЛИ ОТСЮДА! Я ХОЧУ ЖРАТЬ И ЕЩЕ ХОЧУ ПИТЬ! И ЕЩЕ ХОЧУ ТРАХАТЬСЯ!
Робби понимающе улыбается. Мы разом встаем и почти выбегаем из этого чертова заведения. Снаружи на нас обрушиваются тишина и свежий воздух. Мы на первых фразах орем по привычке. Глаза слезятся от отсутствия дыма, в горле першит. Мы стреляем у охранника сигареты и курим. Я докуриваю почти до фильтра и думаю о брюнетке. Робби-Бобби говорит, что сейчас мы поедем в «Цеппелин» – «Там можно вкусно пожрать».
Пока мы едем, я рассказываю про брюнетку. Роб сразу же интересуется, когда у меня была баба? Я отвечаю правду, и он сначала ржет, но потом успокаивается и разражается удивительно разумной для него и печальной для меня речью:
– Понимаешь, мужик, эти телки – профессионалки. Даже если тебе показалось, что вот та самая была искренняя, с настоящими эмоциями – не верь. Знаешь, какое самое главное правило стриптизерш?
– Какое?
– Никаких настоящих эмоций. Ты понял, мужик? Ни-ка-ких!
– Ага. Я так понимаю, там есть и другие правила?
– Еще бы. Второе правило – клиент должен поверить, что другого такого, как он, нет на свете. Еще одно правило – нужно всегда смотреть прямо в глаза. Правильно смотреть в глаза – высший пилотаж – только у самых крутых получается. Тебе повезло только в том, что ты, похоже, на крутую как раз и нарвался.
– Ты, конечно же, все узнал от той телки?
– А то.
– А что такого сложного в том, чтобы смотреть в глаза?
– Нужно смотреть так, чтобы клиент поверил, то есть нужно смотреть честно. А чтобы смотреть честно, нужно вжиться в подходящий клиенту образ.
– Прямо актерская студия, мать ее… А где грань? Ведь получается, что все почти по-настоящему.
– Я не знаю. Моя стриптизерша сказала, что на такое способны единицы, да и не очень это в работе надо в общем. Обычно клиентам хватает, если им пару раз улыбнутся, вильнут жопой и потрясут сиськами перед лицом.
– Блядь, я хочу набухаться.
– Это можно.
– Пока что я не очень понял, чего такого крутого в этом районе.
– Так вся ночь еще впереди.
Цеппелин
Фасад сверкает этими идиотскими гирляндами, какими портят деревья в Рождество. У входа отвисает народ: кто-то курит, кто-то ржет, кто-то базарит. Пока я вылезаю из тачки, Роб обнимается с несколькими местными. Я стреляю сигарету у ближайшего, от души затягиваюсь и только принимаюсь разглядывать компанию, как из-за угла, буквально в двух шагах от нас, раздаются мерзкие женские вопли и сразу же выстрелы. Вся компания, включая Роба, моментально разбегается. Я же замираю с сигаретой в зубах. Одна из входных дверей в клуб так скрипит, будто вот-вот отлетит или ко мне, или куда-то внутрь. Из-за угла бодро выходит какой-то мужик. Он что-то бормочет и на ходу тщательно вытирает пистолет. Мужик стремительно подходит ко мне, а я завороженно пялюсь на пистолет и кровавую тряпку. Когда пистолет приближается вплотную, я медленно перевожу взгляд на лицо мужика. Тот улыбается, на щеках виднеются мелкие красные капельки, чуть выше – глаза, синие, добрые, изучающие глаза. Дальше следует разговор, который я на всю жизнь запомню:
– Дай закурить, а?
Я, очнувшись, охреневаю так, что забываю, как говорить.
– Мужик, дай закурить, ты слышишь меня?
Я не узнаю свой голос:
– Только что сам стрельнул.
– У кого?
Прокашливаюсь и сиплю:
– Тут толпа стояла сейчас, у одного хмыря и стрельнул.
– А где толпа? – Он оглядывается вокруг.
– Они все убежали, как только услышали выстрелы.
– Вот суки трусливые.
