Не бойся Жнеца - Стивен Грэм Джонс
Кимми забрала его к своей стойке, поставила между пластиковой перегородкой и кассовым аппаратом, чтобы видеть игрушку могла только она, а когда смена заканчивалась, то прятала ее под ленточный конвейер для покупок.
И теперь все ее бесконечные смены щелкунчик смотрит на Кимми намалеванными глазами. Никогда не движется, не шевелится, не льет нарочитым жестом пиво на кофейный столик (оно, видите ли, теплое), не кемарит прямо за обедом, не орет на футболистов в телевизоре, будто знает их лично, мол, как можно так играть?
Как и Кимми, этот малыш не дергает головой всякий раз, когда автоматическая дверь открывается всего на пару дюймов – дальше не получается.
И что? Кимми прекрасно знает: не будь она сделана из камня, не заразись этим видео, научившим ее спокойствию, она бы подскочила от скрипа двери, ведь в магазине темно. Миллисент прикрепила несколько лампочек на зажимах к стофутовому удлинителю, соединенному с генератором в задней комнате, поэтому кассовый аппарат и работает, но в остальном «Семейный доллар» погружен в тишину. Кимми бы и самой здесь не было, но за ней на снегоходе заехала Миллисент и привезла сюда, сказав Кимми, что только на нее и может положиться, спасибо, «ответственный человек».
На лице Кимми не дрогнул ни один мускул.
Она вышла к снегоходу младшего сына Миллисент, почему-то представив, что Миллисент подкатила тележку и поместила туда ее королевского гвардейца – на всеобщее обозрение, и теперь кто ни попадя, включая детей, будет на него пялиться и отпускать дурацкие реплики.
Кимми не знала, что входная дверь в магазин живет своей жизнью. Миллисент демонстративно ее отперла – ключей у Кимми нет, они ей не нужны, – но, видимо, Миллисент уверена, что покупатели обязательно придут, чтобы купить буханки почти пережившего срок годности хлеба, пластиковые цилиндры с теннисными мячиками, очки для чтения, и будут толпиться у магазина, дверь в который не хочет открываться.
Но дверь пытается. Видимо, электричество к ней идет тем же путем, что и к кассовому аппарату.
Кимми до этого нет дела.
Она просто стоит, ждет, никак не реагирует.
Как и на королевском гвардейце, на ней плотная одежда, прочные ботинки, головной убор: генератор маленький, на обогреватель его не хватает, даже на комнатный, извинилась Миллисент.
Вот и работай сверхурочно. Холодно, тихо, темно, а если кто и забредет сюда за неотложной покупкой и магазин что-то заработает, это окупится лишь потом.
Миллисент на снегоходе укатила домой. Вернется к четырем, чтобы пораньше запереть двери и доставить Кимми к дому, где та протянет еще один вечер, стараясь не называть Фило его новым именем: стоит его произнести, отмирает кусочек ее души.
Ей давно пора умереть, но душа, как печень, знай себе воспроизводится, пока не отравишь ее до такой степени, что она тебя убьет и утащит с собой в могилу.
После ужина, хотя Кимми дала себе зарок, она, возможно, снова включит видео с королевским гвардейцем. В каком-то смысле она на него подсела, а маленькая зависимость может перерасти в большую. Но для здоровья это видео полезнее того, что она пересматривала прежде: запись с телефона, как Дженни вонзает мачете в Открывашку.
Эта запись – ее свидетельство о разводе. Именно увидев ее, Кимми поняла, что ее брака больше нет. То, что началось на рядовой школьной вечеринке, наконец пришло к своему завершению. Не важно, что Открывашка должен был склеить ласты, еще когда устроил гонки в выпускном классе. Именно этого хотел мир; хотел, чтобы это случилось. Но Открывашка вышел сухим из воды – как всегда, с ухмылочкой, – вылез через другую дверь, подняв плечо, и спросил: кто сегодня ставит пиво? Ясное дело, не он; он же заколдован.
Запись его последних мгновений вышла расплывчатой, затененной, но на ней все видно. К тому же она есть не только у Кимми: как только в одном месте ее убирают, она тут же выскакивает в двух других.
Но эту запись Кимми больше не смотрит. Перестала, потому что едва мачете касается тела, школьница, которая снимала происходившее на телефон, визжит, и экран резко уходит влево.
Если в эту секунду нажать на паузу, в темном кадре виднеется старый лагерь, на полпути вокруг озера. Кимми пришла туда вечером после футбольного матча, потому что хотела участвовать в том, о чем все только и говорили утром в понедельник, – гулянке у костра. Открывашка тогда спросил ее: не хочет ли она посмотреть на «Убойную Хижину»?
Кимми решила, что хижину так называют, потому что в шестидесятые там убили школьников. Но оказалось, что «убойный» относится к чему-то другому.
Впрочем, она об этом не жалеет.
Ведь не разреши она тогда Открывашке завести ее внутрь через поломанную дверь, на свет не появилась бы Дженни, а без усмешки Дженни, без ее детсадовских придумок, без ее безуспешных попыток развесить простыни на бельевой веревке, потому что еще мала и не может разобраться со старомодными прищепками…
Без Дженни Кимми не продержалась бы первые годы семейной жизни с Открывашкой. Именно Дженни была наградой, маленьким чудом, придававшим смысл жизни. Не важно, чего Кимми могла бы добиться, получи она школьный аттестат, – зато теперь его получила Дженни. И Кимми ей по-своему помогала: по крайней мере у одной из них будет шанс отсюда вырваться.
Она не захлопала в ладоши, когда Дженни поднялась за аттестатом на сцену, не хотела, чтобы все на нее оборачивались, обвиняли ее, спрашивали, где она была до сих пор.
Но сердце ее раздувалось, как воздушный шар.
Четвертого июля он лопнул. И не он один. Теперь все пруфроковцы входят в ее магазин с лопнувшими шариками, Кимми сразу это видит.
Лучше не иметь шарика вовсе.
Лучше стоять за своей стойкой, управлять кассой, а вся суета, хаос, горе и беда пусть обходят стороной, какая теперь разница? И, подтверждая эти мысли, Кимми снова прокручивает в голове видео продолжительностью сорок четыре минуты, смотрит, как блондинка трясет своим добром прямо перед лицом королевского гвардейца. Его зрачки даже не расширяются, не сужаются – он выше этого слабоумия. Дурацкие игры его не берут, если только он сам не захочет им поддаться.
Вместо того чтобы представить,
