Аномалия, рожденная смертью - Георгий Александрович Егоров

Он нажал на газ, и мотор заревел, как зверь в капкане.

К зданию Дворца Спорта они подъехали без опозданий. Огромные буквы на фасаде красовались как заголовок к фильму: «Здесь будет боль».

Фёдор, вылезая из машины, задержал Матвея.

— Кстати, ты должен знать: в Хабаровске эти бандиты ни разу по мне не попали, — сказал он с гордым видом и первым вошёл в освещённый холл.

— Ну ты, «школьник», даёшь стране угля, — усмехнулся Матвей и пошёл следом.

В зале пахло потом, кожей перчаток и чем-то ещё… звериным. На скамейках сидели крепкие мужики. В центре внимания — ринг. На нём, как кот на горячей крыше, прыгал боец: высокий, сухой, с мощной шеей и взглядом, будто он ест гвозди на завтрак.

В углу, за длинным столом, сидел он — Тимир. Якут с лицом старого охотника. Он медленно жевал вяленую оленину, словно жил во времена шаманов. Он был похож на хищного медведя, которого пытались одеть в костюм — бесполезно. Животное всё равно проступало.

— Привет честной компании, — с осторожной бодростью сказал Матвей. — Мы приехали. Фёдору нужно бинты намотать, размяться.

Тимир прищурился, как будто услышал шутку.

— Это и есть тот самый "школьник"? Где пацан, Матвей? Это кто вообще, баклан какой-то?

В зале повисла звенящая тишина. Даже тот, кто на ринге прыгал — замер.

— Это он. Сукой буду, Тимир, — коротко ответил Матвей.

Тимир вгляделся в Фёдора. Его узкие, почти щелевые глаза расширились на долю миллиметра — по якутским меркам, это было почти как удивление.

— Подойди, боец.

Фёдор подошёл, не торопясь. Смотрел прямо в глаза. Без дерзости, но и без страха.

— Готов драться?

— Готов. Можно размяться?

— Ишь ты какой драчун! — захохотал Тимир. — А лет тебе сколько, шут гороховый?

— Семнадцать.

— Семнадцать?! Тебя что, в детстве комбикормом кормили?

— Сам в зеркало иногда смотрю и пугаюсь. Думаю, кто этот мужик в моей ванной.

Смех прокатился по залу, как землетрясение. Даже хмурый якут усмехнулся.

— Эй, если б не кличка «Школьник», я б тебе прозвище «Петросян» дал.

— Главное, чтобы не «Тайсон», — хмыкнул Фёдор.

— Хватит, — махнул рукой Тимир. — Разминка — пятнадцать минут. Потом три раунда или до нокаута. Без шлемов. Матвей, суди бой.

Ринг. Напряжение в воздухе можно было резать ножом. Противник Фёдора — хищник, весь в мышцах и ярости. Первый раунд прошёл в разведке. Фёдор уходил, двигался, уклонялся, как будто танцевал. Соперник бил, но мимо.

Тимир зевнул. Пока не впечатлён.

Во втором раунде — вспышка. Фёдор почувствовал момент. Передней рукой зацепил соперника. Тот сблизился, повис в клинче.

— Брейк! — крикнул Матвей.

Разошлись. Бокс!

И тут — удар! Молниеносный боковой. Но Фёдор успел. Подсел. Перчатка просвистела над головой.

Но… локоть!

Запрещённый, грязный удар прилетел по носу. С треском. Фёдор сел. Кровь — фонтаном. Матвей замер. Потом — бросился.

— Удар локтем. Останавливаю бой! — закричал он.

Пока останавливали кровь, Фёдор шептал:

— Я продолжу.

— Ты дебил, Федь? Я тебе нос вправил только что!

— Мне надо. Он по мне больше не попадёт. Клянусь.

Матвей замер, смотрел в его глаза. Потом кивнул. Поднял руку.

— Бой продолжается. Но ещё капля крови — и я остановлю бой.

Соперник снова пытался жульничать: наступал на ногу, бил после команды. Фёдор был готов. Всё это — как замедленное кино.

И вдруг… апперкот.

Как пружина — снизу вверх, с хрустом в челюсть.

Противник качнулся назад.

Правый боковой. БАХ.

Тот замер. Опустил руки. И упал. Как подкошенный. Мгновенно.

Тишина. Звонкая. Гробовая.

И тут раздался голос Тимира:

— Охренеть.

Он встал. Захлопал.

— Давно я такого не видел. Это было… мать его... искусство!

Все аплодировали. Мужики — как дети на цирке. Но боец с ринга не двигался.

Матвей подошёл. Вынул капу. Никакой пульсации. Лицо побелело. Он начал сердечно легочную реанимацию. Никак.

— Он мёртв, Фёдор, — прошептал Матвей. — Ты убил его. Я тебя предупреждал.

— Ну ка ша! — выкрикнул Тимир, перекрыв зал. — Скорая не нужна?

— Нет. Он… всё.

Тимир глубоко затянулся сигаретой. Медленно выпустил дым.

— Увози пацана, Матвей. С тобой я потом свяжусь. Мы тут… сами разберёмся.

Фёдор, побледневший, смотрел на неподвижное тело. Его дыхание сбилось, руки тряслись. Он хотел сказать что-то… но не смог. Только Матвей взял его под руку и тихо, почти ласково сказал:

— Пошли, "Школьник".

И они ушли.

А за их спинами, в зале, всё ещё стоял дым от сигареты и тень человека, который ушёл с ринга уже навсегда.

Треск в груди

Дорога домой тянулась вязкой, свинцовой тишиной. Машина Матвея ползла по ночному городу, будто сама не хотела спешить в этот вечер. Фары выхватывали из темноты клочья осеннего тумана, а в салоне воздух был натянут, как струна, готовая лопнуть.

Фёдор сидел, откинувшись в кресле, будто на виселице, с отрешённым взглядом, вперившимся в пустоту. Его лицо — теперь чужое, перекошенное болью и отёком, — с трудом поддавалось мимике. Нос посинел, под глазами разливались фиолетовые пятна. Он выглядел так, как чувствовал себя внутри: покалеченным, разбитым, вывернутым.

— Ну и рожа у тебя, Шарапов, — попытался было разрядить обстановку Матвей, скосив на него взгляд.

Фёдор не отреагировал. Тишина осталась такой же вязкой.

— Мне не до смеха, Матвей… — глухо выдавил он наконец. — Я убил человека. Ты это понимаешь? Убил. Меня теперь посадят. Всё, жизни конец...

Он говорил тихо, но голос дрожал, как у раненого зверя. В нем была и злость, и страх, и бездна — беспросветная и глухая.

— Никто тебя не посадит, — отрезал Матвей. Уверенно. Жёстко. — Тимофей Платонович сам выйдет на связь. Думаю, уже на днях.

Он нажал на газ, и двигатель зарычал, будто в подтверждение — время сожалений кончилось.

У калитки Фёдор вышел из машины. Матвей на прощание бросил сухо:

— Никому ни слова. Только одна версия — тренировочный инцидент. Нос тебе на тренировке сломали. Всё. И не раскисай, понял?

Фёдор кивнул. Но в душе ему хотелось только одного — провалиться сквозь землю. Исчезнуть.

В доме его ждала мать. Её крик был немым — она просто застыла в дверях, увидев сына. Тот только потупился, будто мальчишка, разбивший окно.

— Господи, Федя... — шепнула она, подходя ближе. — Что это? Кто тебя так?

— На тренировке... — прохрипел он. — Пропустил удар.

Он был послушным. Как во сне. Мама повела его в травмпункт — благо, до больницы было рукой подать. Он шёл рядом, медленно, как по трапу, ведущему не в отделение, а в зал суда. Его приговор уже звучал внутри — не пожизненное заключение, но вечное