Аномалия, рожденная смертью - Георгий Александрович Егоров
— Знаю я тебя, Муха, — наконец проговорил Тимир. — Не верю, что ты мне звонишь просто так. Что случилось, говори прямо.
— Старый ты чёрт, якут проницательный, — усмехнулся Муха. — Там у нас в Хабаровске случай вышел. Один пацан — школьник, прикинь! Одиннадцатиклассник. Размазал четверых моих. Мастер спорта, кандидат, бывший чемпион Европы — все лежали.
— И что? — голос Тимира остался спокойным. — Сами наехали — сами получили. Умел — значит, заслужил.
— Так-то так… Но есть нюанс: пацан с твоих краёв. Якутия. Вот я и думаю: ты что там, в тайге, терминаторов клепаешь в бочках с кумысом?
Тимир не рассмеялся. Только молча покосился на окна, где за шторой мелькнуло движение — Тунгус осматривал территорию.
— Если бьёт — значит, был повод. Но ты не просто об этом мне рассказываешь. Не тяни.
— Ну да… — голос Мухи стал серьёзнее. — Я тренера его на тридцать штук «грина» поставил. Ущерб, типа. Срок — месяц. Если не отдаст, подключу тебя.
Пауза. Тимир налил себе рюмку водки, молча, и залпом опрокинул. Слово «подключу» ему не нравилось. Он знал, что это значит — разгребать чужую грязь.
— Ты чего хочешь? Чтобы я спросил с пацана? Или чтоб впрягся за тренера?
— Не знаю. Ситуация мутная. Сам понимаешь. Я к чему клоню: пацан этот… он не просто боксёрик. Это зверь. Я видел его бой — там Тайсон отдыхает. Такой, если правильно вложиться, будет рвать всех. Деньги, старый, миллионы. Ты понимаешь, что тебе достался самородок? Или мне повторить?
Тимир сжал челюсти. Он не любил, когда с ним разговаривали как с дедом в маразме.
— Ты, Муха, слова выбирай. Понял я тебя. Прогон пущу, разберусь. А пока — давай без давления.
— Слушай, это не давление. Это возможность. Такая раз в жизни.
— Возможности я и сам умею видеть. Кончай.
Он положил трубку, налил ещё водки — уже без тоста — и осушил рюмку.
Из-за двери показался Тунгус — крупный, лысый, с глазами, как у загнанного медведя. Верный, как сибирская зима.
— Ты занят, Тимир? Там один из центровых приехал. Ждёт уже больше часа. Говорит — дело срочное.
— Срочное, говоришь? Ну пусть входит.
В дом вошёл Матвей, костюмный, но с виду потрёпанный. Дорога, видно, была не из лёгких. Устал, но держался прямо.
— Здорово, Матвей. Присаживайся. В ногах, как говорится, правды нет.
Тимир продолжил есть, не предлагая еды. Только потом, обмакнув кусок оленины в горчицу, нехотя бросил:
— Ужинать будешь?
— Нет, спасибо, Тимир. Я по делу.
Он ждал, как положено младшему. Ворваться в речь старшего — это как войти в баню в ботинках. Несмываемый позор.
Тимир ел с наслаждением. Смаковал, будто демонстрировал — ты ждал час, подождёшь и минуту.
Наконец он обтер рот, вытер руки и посмотрел на Матвея:
— Ну? Что за спешка у тебя такая? Сорвался с места? Рассказывай.
— Проблема, Тимир. Там в Хабаровске твои знакомые, братва. Одного пацана прессуют. Тренера его на бабки ставят. Пацан, говорят, из наших. Мог бы ты замолвить словечко, что, мол, ошибка вышла? А тренер — он человек нормальный. Я бы сам долг взял, частями бы отдавал.
Тимир слушал, не перебивая. Но в голове у него уже строился план. Слова Мухи всплывали снова и снова: "Это новый Тайсон. Вложись — озолотишься."
— Ты чего так за тренера впрягаешься? Он тебе кто — брат, кум, сват?
— Нет. Просто мужик правильный. Пацана тянет как может.
— Я в курсе ситуации, Матвей. Мне уже звонили.
— Даже так? Тогда что думаешь делать? Поможешь?
Тимир поднялся. Взял сигарету, закурил. Дым стелился по комнате, как мысли в голове.
— Решу. Только есть одно "но". Привези мне этого школьника. Я должен увидеть его сам. В деле. Поставим его против нашего бойца. Показательно. Если выиграет — поговорю с братвой. Если нет — даже пальцем не пошевелю. Понял?
— Понял. Когда подъехать?
— Завтра. Вечером. Не тяни.
Он развернулся спиной — знак, что разговор окончен. Матвей, не прощаясь, вышел.
А Тимир остался у окна, глядя в осеннюю темноту. Мелькнула мысль — а не этот ли пацан станет тем, кем не смог стать он сам?
Где-то там, на дне души, заныла старая боль — восемнадцать лет строгача за поножовщину, два раза «крытая», друзья, сгинувшие в карцерах… мать, умершая от рака, так и не увидев сына на свободе…
Он вздохнул, как будто сквозь стужу.
И прошептал сам себе:
— Если у парня есть шанс — значит, надо его дать. Даже если весь мир против.
* * *
— Ты можешь мне, наконец, сказать, куда мы едем, Матвей? — Фёдор уже третий раз спрашивал, нервно постукивая пальцами по двери автомобиля. — Мы катаемся уже больше часа, ты даже слово не сказал. Что-то случилось?
Матвей стиснул зубы, не отрывая взгляда от дороги. Напряжение в его лице, как в натянутой тетиве. Он медленно вдохнул, будто копил кислород на выдох из ада.
— Я вчера говорил со своим старшим. Тимофей Платонович его зовут. Его эта хабаровская история заинтересовала. Я ж Сергеевичу пообещал — решу вопрос. Вот и решаю, — бросил он через плечо, не снижая скорости. — Только решается всё нестандартно. Придётся тебе бой провести.
Фёдор резко выпрямился на сиденье.
— Бой?
— Ага. Тимофей Платонович выставляет своего бойца. Если выиграешь — он замолвит словечко, и с хабаровскими братками будет покончено. Долг аннулируют. Если проиграешь — тридцать тонн зелени с вас не слетят. Всё по-честному. Почти.
— Я согласен, — выпалил Фёдор. Никаких сомнений.
Матвей хмыкнул.
— Согласен он… Ты, Федь, будто выбора не имеешь. Я, вот, пока рулю, думаю — а правильно ли я вообще сделал, что старшего тревожить начал? Не думал, что он решит устроить показуху.
— Не дрейфь, Матвей. Я их бойца вырублю. Если моя победа — это билет на свободу от этих чертей, я не просто постараюсь. Я уничтожу.
Матвей на секунду посмотрел на него, как отец, чьего сына ведут на дуэль.
— Он мастера спорта по боксу выставляет. Кто он такой — не знаю. Но очкую. Понимаешь? Первый раз очкую. Тимир... он якут, хитрый. Может быть сюрприз.
— В боксе нет «сюрпризов», — пожал плечами Фёдор. — Или ты, или тебя. Всё просто. Кто больше потел — тот и победил.
— Ты чё, философ? — фыркнул
