Проклятие Озерной Ведьмы - Стивен Грэм Джонс
Справа от двери одно маленькое, не совсем квадратное окно, точно такой домик мог бы нарисовать малыш-первоклашка – ржавая труба печки, напоминающая какую-нибудь кошмарную картинку из сказки Сьюсса[30], она неровная, вся перекошена, а петли на двери, кажется, из кожи?
Но главный вопрос – в любом случае один из них: зачем Ремару Ланди в сороковых или пятидесятых годах понадобилось это тайное лежбище в двух или трех милях от Пруфрока? Наверняка для охоты. Но хижина кажется даже более отвратительной, чем охота вне сезона на оленя и лося. Может, ему требовалось уединение, анонимность, чтобы не стояло никаких имен и фамилий в блокнотах его головы, чтобы никто не мог его осудить. Может быть, он убежал из города из-за того, что встраивал глазки в дверях выгребных сортиров, как потом будет делать его потомок с более продвинутым оборудованием.
Вы, наверное, знали это, да, мистер Холмс? Или вполне небезосновательно догадывались? Вот только зачем возрождать дело пятидесятилетней давности? Лучше уж оставить прошлое в прошлом.
Вот только оно здесь, перед нами, дает себе волю.
Как бы то ни было, мы идем к хижине.
А зная Фарму, мы понимаем, что это путь в подпольное лежбище из «Техасской резни бензопилой 2», а у нас на двоих всего один лом.
– Ладно, – говорит Лета, в последний раз заглядывая мне в глаза, потому что вот оно – начинается.
Я киваю, киваю еще раз, подтверждая, что я в деле, и когда я делаю шаг вперед, дверь хижины распахивается с такой силой, что ударяет об стену, на которой висит, роняет лопату, прислоненную к стене.
Лопата скользит вниз, вниз, падает.
Дверь провисает под диким наклоном на жалких петлях, и…
В дверном пролете появляется Фарма в рабочем комбинезоне, его лицо поднято, чтобы лучше обонять воздух.
В достаточной ли мере разбирается он в стадиях разложения, чтобы унюхать нас среди этого смрада?
Он обводит глазами лес, а когда мы не выдаем себя движением, возвращается назад за…
Арбалетом.
– Черт, – не двигая губами, шепчу я Лете.
Он выходит, держа арбалет у левой ноги, и, оглядев деревья еще раз, наклоняет его стрелой в землю и нажимает спусковой крючок.
Небольшая стрела арбалета вонзается в глинистую почву, уходит по свое оранжевое оперение.
– А ну лежать там! – зычным голосом орет он, опустив голову к земле.
А потом, словно сочтя, что этого недостаточно, он поворачивает арбалет под другим углом, вставляет на место новую стрелу и ее загоняет в землю.
– Маленькой сестренке пора в кроватку… – говорит он. Я уверена, что точно расслышала его слова.
– Какого черта, – произносит Лета, не шевеля губами.
Фарма отходит в сторону, чтобы рассмотреть этот клочок земли, с которым он явно делит некоторое количество мяса, его большие руки укладывают в арбалет еще одну стрелу.
– Фарма Бриджер! – раздается женский крик футах в пятнадцати от Леты и слева от меня.
Мы не хотим выдавать себя, но обе выглядываем из укрытия.
Это Джо Эллен, она опирается на обломок толстой ветки как на костыль.
– Нет, – тихим голосом говорю я.
Она держит свой значок в поднятой руке, словно щит, каковым он, на мой взгляд, вовсе не является.
Фарма поворачивается направо, к ней.
– Где девочка?! – спрашивает Джо Эллен, и я понимаю: она понятия не имеет, что мы уже здесь, она думает, что она здесь героиня, а не Лета.
– Опоздала чуток, да? – говорит Фарма с ухмылкой.
Джо Эллен поднимает окровавленную туфельку Эди, как доказательство того, о чем она спрашивает – она таки подняла туфельку, – и руки Леты поднимаются ко рту в попытке скрыть звук, который выталкивает наружу ее сердце, и лом халлиган падает на землю, падает и катится, пока не останавливается, наткнувшись на что-то, похожее на череп росомахи, судя по густой разлагающейся шкуре.
Это выдает наше присутствие.
Поскольку Лета не думает, поскольку она может думать только об одном, я как можно крепче хватаю ее за руку и дергаю на себя, и в этот миг арбалетный болт вонзается в ствол дерева, пронзив насквозь то место, где только что стояла Лета, и даже оперение на стреле не вибрирует, настолько убийственным был полет.
Скорее это похоже на Техасскую бойню с арбалетом. Только в Айдахо.
– Ложись! – кричу я Джо Эллен и одновременно пытаюсь уложить Лету рядом со мной, а это не так легко, потому что она рвется вперед, как я думаю, чтобы выцарапать Фарме глаза, разорвать ему горло, бить его коленом в живот, пока не разорвется его печень, не зачавкает, выходя через поры в его подмышках.
Сквозь просветы в гниющих ребрах лося – а я уже достаточно хорошо изучила это зрелище, спасибо, – я вижу, как Фарма устанавливает очередную стрелу в арбалет, глазами шарит по деревьям, откуда, как он знает, вот-вот последует бросок или грянет пистолетный выстрел.
Я выуживаю тяжелый лом Леты из какой-то хрусткой мертвечины, передаю его Лете, сгибаю ее пальцы на металле.
– Я все записываю! – сообщает Джо Эллен, а в современном мире такие слова подобны признанию, что иного оружия, кроме телефона, у тебя нет.
– Удачи, – фыркает в ответ Фарма, а мне остается только морщиться, увидев луч света, испускаемый телефоном Тифф.
Для Фармы это как яблочко в центре мишени.
Он прижимает приклад арбалета к плечу, целится с полсекунды, потом нажимает на крючок.
Свет Джо Эллен гаснет, и звук дыхания, покидающего ее тело, такой медленный, такой неотчетливый. Он пригвоздил ее к дереву, а я не хочу оказаться в ее положении, представляю, как через месяц ее тело наклонится вперед, сухая реберная кость пронзит ее подбородок, войдет в гофрированную крышу ее рта.
Ее разлагающиеся колени превратятся в острые шишковатые острия, подобные оленьим позвонкам.
Нет. Мы не допустим такого конца.
– Где моя дочь?! – кричит Лета, думая, как мне верится, о том же, о чем и я, и хотя я оттаскиваю ее назад за руку, она выходит под яркий
