Ситцев капкан - Алексей Небоходов
Он смотрел, будто перед ним раскрылась чистая страница, и не знал, что на неё вписать. Тишину нарушал лишь закипающий чайник в соседней комнате: напоминание, что мир продолжает свой ход.
Они оставались на кровати обнажёнными, запутавшись в простыне, каждый думал: может, в этот раз удастся сохранить друг другу покой. Может, даже полюбить – пусть не беззаветно, но так, чтобы никто не ощущал себя чужим.
Он осторожно выскользнул из объятий, стараясь не задеть плечо с едва зажившим красным следом от её зубов, встал и без тени стеснения направился к письменному столу у окна. Солнечный луч уже коснулся половины комнаты, обрисовав худощавый силуэт то ли подростка, то ли человека, изнурённого до предела. Нижний ящик с лёгким скрипом открылся, и он вынул чёрную бархатную шкатулку – с тех пор, как они здесь жили, она почти не открывалась.
Вздохнув, вернулся к кровати. Она натянула простыню на грудь, и волосы продолжали закрывать лицо, не срываясь и не поправляясь. Он опустился на корточки напротив, протянул коробочку и заговорил:
– Это кольцо досталось от матери. Она очень его любила: отец подарил, когда ещё были другие времена. Сам до сих пор не понимаю, зачем хранил его, если честно. Думал просто… для памяти.
Открыв бархатную коробочку, Григорий показал крохотный, безупречно чистый бриллиант в потёртой старинной оправе, будто хранящий истории нескольких поколений. Неловкая улыбка предшествовала словам:
– Наверное, сейчас это не в моде, – заговорил он, – но, если ты серьёзно… Света, выйдешь за меня замуж?
Светлана молчала, сначала разглядывая кольцо, затем возвращая взгляд на Григория. Слёзы едва набежали на ресницы, и сердце забилось, словно перед светлым приговором.
– Только, Гриш… ты ведь больше никого не убьёшь, правда? Даже если очень захочется. Иначе придётся посадить.
В напряжённой тишине Григорий медленно покачал головой:
– Я не буду.
Слёзы сменились глубоким выдохом, похожим на всплытие с большой глубины.
– Тогда я согласна, – прошептала Светлана. – Даже если всё пойдёт не так, я хочу попробовать.
Пальцы слегка дрожали, когда кольцо встало на безымянный палец идеально. Солнечный луч поймал грань бриллианта, и комната заискрилась. Тихий смех сквозь слёзы означал новое равновесие – не страсть и не гордость, а простая, человеческая честность.
Из кухни донёсся звон посуды, затем скрип тапочек в коридоре и знакомый голос:
– Вы там живы? Я уже второй раз чайник ставлю!
Светлана опустила взгляд на кольцо и тихо сказала:
– Знаешь, всегда думала, что, если выйду замуж, никому не скажу. Просто уеду и буду жить с тем, кто не боится быть собой.
– А ты боишься? – спросил Григорий.
– Нет, теперь не боюсь, – ответила она.
Он обнял её за плечи, глядя, как в бриллианте пляшут солнечные блики. В этот миг прошлое – ни месть, ни тревоги, ни воспоминания о матери – превратилось в подготовку к моменту, когда вместо «я не могу» прозвучит «я попробую». Когда снова раздался голос бабушки на кухне, пара расхохоталась: тихий, настоящий смех тех, кто слишком многое пережил и теперь рад оказаться живым.
– Пойдём завтракать, – предложил он. – Иначе нас реально арестуют.
– С удовольствием, – улыбнулась Светлана, – но только вместе.
В халатах они вошли на кухню, где бабушка, заглянув из-под очков, смешала любопытство, скепсис и материнскую радость с лёгкой тревогой за внука. За столом она налила чай и объявила:
– С сегодняшнего дня у нас в доме новая традиция: не драться, не убегать, не ругаться, а пить чай и строить планы на будущее.
Пирог и чашки с горячим напитком, вид на просыпающийся город – всё казалось правильным, даже зная: завтра может оказаться сложнее. Но теперь было важно дожить до следующего утра и не одной вдвоём. Кольцо на пальце Светланы сверкало так, что бабушка не смогла удержаться и спросила:
– Уж не помолвка ли у вас тут, а?
Светлана кивнула, а Григорий добавил с улыбкой:
– Только не говорите никому, ладно? Пусть останется нашим секретом.
– Договорились, – подмигнула бабушка, – но чай теперь пьём только втроём. Чтобы каждый чувствовал себя своим.
И жизнь наконец вернулась в правильное русло.
