Ситцев капкан - Алексей Небоходов

Он схватил край её брюк, коснулся пальцем молнии и медленно спустил замок. Однако она уже безапелляционно направляла его руки по своему телу, указывая, куда и как двигаться. Как только его пальцы коснулись пояса, она с резкостью молнии встала, зафиксировав его одной рукой за плечо, а другой молниеносно сняла с себя брюки.
Под ними были чёрные трусики в тон бюстгальтеру – почти прозрачные, с кружевной вставкой спереди. Он напрягся: не только от вида, но и от того, как она стояла над ним – словно судья или шеф, уже научившаяся добиваться своего.
Гриша попытался снять майку, но Светлана перехватила его за плечи словно кобра и медленно стянула ткань. Он почувствовал себя школьником перед медосмотром: тепло её пальцев, лёгкая дрожь.
Неуверенность Светланы мгновенно перешла в наглость: майка Григория упала на пол, её пальцы скользнули по его груди, и вдруг послышался смех:
– Ты, оказывается, даже худее меня. Довольно мило, – прокомментировала она.
– Давно хотел похудеть, – пробормотал Григорий, но тут девушка укусила его за сосок.
Крик вырвался неожиданно, зато хватка по талии стала крепче, чем задумывалось. Под ладонями выступил отчётливый рельеф пресса: не идеальные кубики, но упругая, натренированная поверхность без лишних граммов. Светлана опустилась сверху, заняла привычную позицию на коленях и едва заметно начала наклонять бёдра вперёд–назад, будто испытывая силу выдержки партнёра.
Выдержать помог бы азарт, если бы не скрип пружин дивана, обострившийся до слишком громких нот. Из соседней комнаты донёсся голос бабушки, громко комментирующей кроссворд, но не входящей в зал – возможно, умышленно.
Когда терпение лопнуло, трусики упали сами, а откинутая назад голова прошептала:
– Хочу, чтобы ты был моим здесь и сейчас.
Без сопротивления последовал захват бёдер, резкое притяжение и почти полный вход с первого движения. Девушка вздохнула резко, а Григорий прижал ей ладонь к губам, чтобы не донёсся звук. Каждый новый толчок сопровождался абсолютным контролем: чуть вперёд, чуть назад, короткая пауза на взгляд в глаза – там читались слова, которые иным голосом не выразить. Пытался уцепиться за край дивана, но ни сила, ни фантазия не могли победить натиск. Казалось, в Светлане действуют два мотора: внутренний – прошлое, другая жизнь, семья, и внешний – включающийся в моменты, когда рушится всё, и на обломках надо что-то строить.
Подходя к кульминации, он ощутил резкую остановку и усмешку над ухом:
– Потерпи. Хочу, чтобы ты прикоснулся языком. Только не спеши.
Григорий опустился на колени, прижимая лицо к её животу, ощутил острый, терпкий вкус с солоноватой ноткой и чем-то бесконечно родным. Светлана нежно удерживала голову, шепча что-то едва слышное, то ли ему, то ли себе. Потом отпустила, снова откинулась на диван и разрешила Григорию действовать. Последний вход вышел резким и жёстким, доведя до полного конца, и жуткий крик вырвался наружу – бабушка или нет, в такие моменты проживать всё придётся честно.
Когда всё закончилось, расклеиться друг от друга оказалось невозможным. Объятия Светланы вокруг шеи, лоб, прижатый к ключице, и лишь через несколько минут тихие слова:
– Раньше у меня никогда не было такого доверия и умиротворения, – призналась она.
Григорий прижал её сильнее, словно боясь, что она вот-вот растворится в воздухе. Молчание заполнили звуки кухни: бабушка, заваривающая чай, кот, скребущий дверь прихожей, и за стенами – пробуждение новой весны.
Ладонь медленно скользила по животу, задержалась на секунду – словно проверяя целостность, затем двинулась по ребрам и груди, осторожная, будто боялась разбудить, хотя взгляд был прикован к потолку, а тело не могло ни шевельнуться, ни выдохнуть без усилия. Пальцы нежно сплелись с его, а в глазах заиграла знакомая смесь иронии и нежности. И вдруг, без подготовки:
– Знаешь, Гриш, я хочу выйти за тебя замуж.
Моргание – как стряхнуть воображаемую пыль с ресниц. В этой мятежной апрельской комнате признание прозвучало так абсурдно, словно затеять ремонт во время пожара. Искал инструкции: что советуют герои сериалов, бабушкины наставления, правила приличий. Но находился лишь внутренний гул, пустота в желудке и лёгкое головокружение, как после долгой болезни.
Светлана, выжидая, как застывает мир, усмехнулась и буркнула:
– Дурак, не отвечай сейчас. Просто подумала, что кто-то должен это сказать.
Обернулся к окну: мутный свет плясал в её глазах. В голове мелькнула мысль: всё могло быть иначе – без этой квартиры, бабушки, мёртвой матери и влажного запаха кладбищ. Возможно, иной человек сразу ответил бы «да» или улыбнулся. Но вместо смеха пришёл паралич: чужая территория без имени и желаний.
Попытка пошутить провалилась: единственная фраза вылетела из головы, а память выдала бабушкин парадокс: «Не доверяй первым порывам, даже приятным». Тогда это казалось загадкой, теперь – прямым руководством. Но даже желая следовать, не вышло бы: Светлана не оставляла места для сомнений, обвивала так же плотно, как весенний смог городские улицы.
– А ты уверена, что в ЗАГСе не спросят справку о здоровье мозга?
Без смущения откинулась на подушку, перебирая его пальцы, словно чётки. Потом хрипло спросила:
– Гриш, а ты когда-нибудь думал о семье, о быте, о жизни по-взрослому?
Вместо ответа ладонь сжалась сильнее – страх потерять тепло перекрыл слова. Светлана не отводила взгляда: припухшие веки, синяки под глазами, ресницы, склеенные потом. В этот миг она предстала без фильтров и масок «железной леди» – усталая, с подбитым крылом, но безмерно честная. И тогда он понял: если бы дали второй шанс, выбрал бы именно её, даже если правда ранит сильнее ножа.
Снова попытка заговорить сорвалась: привычный язык длинных оправданий и петляющих фраз полностью отказался действовать. Остался лишь короткий кивок – и этого оказалось достаточно. Светлана тихо выдохнула, уголком губ улыбнулась, внезапно легла на грудь и закрыла глаза. Волосы щекотали шею, тело расслабилось, и впервые за много лет воцарилась спокойная пустота – не радость и не веселье, а тишина, подобная простору большой церкви после полуночной службы, когда свечи тлеют, а люди давно разошлись.
Ответ не приходил долго. В голове мелькали обрывки: кладбище, город, мёртвая мать, бабушка с фиалками, она в платье цвета спелого яблока и он, смотрящий на себя в запятнанное зеркало и не понимающий смысла жизни.
– Я бы хотел, – наконец произнёс он, – просто не знаю, смогу ли я…
Она не стала дослушивать, едва дотронувшись губами: поцеловала нежно, почти по-детски, затем села, подтянув простыню до груди. Волосы снова закрыли лицо, но поправлять их не стала.
– Может, я и тороплюсь, – призналась она, – но теперь уверена: начать сначала можно только сразу,