Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье
Глава 31
Покушение
Неизвестно, какого беса прогневил Алексей, но и этой ночью выспаться ему не довелось. Едва он коснулся головой подушки, в дверь забарабанили. Такой грохот мог себе позволить лишь дворник при пожаре либо обманутый муж, явившийся выяснять отношения. Последнее маловероятно по причине отсутствия у Алексея замужней любовницы, да и всякой любовницы тоже. Значит, всё-таки пожар.
Не открывая глаз, Алексей добрёл до входной двери и распахнул её. За дверью было пусто. Это так озадачило сонный мозг Алексея, что он даже немного проснулся. В ту же секунду мерные удары донеслись со стороны тайного хода. Совершенно очевидно кто-то пинал недавно заколоченную дверь.
– Эйлер, открывайте!
Ну разумеется, кому, кроме рыжего, достанет нахальства и невоспитанности ломиться в чужой дом среди ночи?
– Антон Михайлович, ночь на дворе, отправляйтесь спать! Придёте утром… как люди ходят.
Но пинки, став чуть более слабыми и неритмичными, продолжались. Алексей побрёл в спальню, смирившись с перспективой спать под звуковое сопровождение. Однако из-за двери донеслось отчаянное:
– Эйлер, открывай! Открывай, дурак!
Этот «дурак» из уст газетчика в один миг убедил Алексея, что дело серьёзное. Вернувшись к двери тайного хода, он принялся руками отрывать любовно приколоченную доску, проклиная момент, когда ему вздумалось закрыть ход, да дворника, у которого такие крепкие гвозди.
Через несколько минут, ободрав ладони, он оторвал доску и распахнул дверь. На лестнице тайного хода стоял перепачканный кровью Квашнин и держал на руках Варвару Дмитриевну. Девушка была без сознания, в разорванном платье. В волосах мусор и запутавшиеся листья, лица не видно под слоем грязи и крови.
– В лабораторию!
Пока Алексей отмывал руки и закатывал рукава нижней рубахи, рыжий уложил Варю на стол.
– Что произошло?
– Лошадь понесла. Варя вылетела из коляски и ударилась о дерево. Вот… всё лицо… Потом в овраг скатилась. Я когда её нашёл, она уже без сознания была. – Рыжий осёкся и всхлипнул.
– Не смейте рыдать и падать в обморок! Мойте руки, будете ассистировать.
– Я? – Рыжий поднял растерянные глаза.
– И снимите верхнюю одежду, она грязная.
Пока рыжий готовился, Алексей срезал с девушки остатки платья, снял с её шеи камею и осмотрел Варвару Дмитриевну. На теле повреждений не заметно, разве что царапины, а вот лицо рассечено и нос слегка смещён, вероятно, сломан. Даже хорошо, что она без сознания, потому что анестезировать нечем, не спирт же в неё вливать. Тем более что и рот тоже разбит.
Рыжий, голый до пояса, бледный до синевы, встал с другой стороны стола. Под стёртой грязью на лице у него обнаружилась кровоточащая царапина, но сам он её будто и не замечал.
– Держите тампон. Ваше дело промакивать рану и держать зажимы там, где скажу. И постарайтесь не дрожать, отвлекает. – Алексей привычно отметил, каким жёстким и безэмоциональным становится его голос в острые моменты. Наверное, так даже лучше. Если сейчас он позволит себе чувства, помогать Варе будет некому.
За час, пока Алексей оперировал, в комнате не прозвучало ни звука, кроме коротких команд да однообразного металлического звона скальпеля о лоток. Рыжий собрался и перестал всхлипывать, неотрывно глядя в точку, где работали пальцы Алексея. Сам Алексей не видел ничего, кроме края раны, которую ему нужно было зашить. Дышать они оба начали в тот момент, когда был затянут последний узел хирургической нити.
– Всё! – Алексей перерезал нить и, положив ножницы, привычно отправился к умывальнику заново мыть руки.
Рыжий молча сделал шаг назад и сел на пол, продолжая держать инструменты в руках. Алексей, взглянув на него, намочил в умывальнике полотенце и протянул ассистенту. Рыжий благодарно зарылся в него лицом. Инструменты он бросил на пол.
– Что дальше? – глухо спросил он изнутри полотенца.
Алексей покачал головой и принялся бинтовать Варе лицо.
– Утром отправлю записку Дубову, чтобы прислал санитарную карету. Перевезём Варвару Дмитриевну ко мне в госпиталь[81]. Ей нужен уход и регулярная обработка ран.
– Что с ней будет? Она… выздоровеет?
Врать не хотелось. Алексей молча завершил бинтование, уселся рядом с Квашниным и медленно проговорил:
– Глаза и дыхательные пути целы. Нос сломан, но заживёт. Здоровье в целом опасений не вызывает. Но… шрамы на лице останутся. Рваные раны срастаются некрасиво.
Рыжий закусил уголок полотенца и невнятно замычал. Алексей продолжил задумчиво:
– Её бы показать хирургу, специализирующемуся на пластических операциях. Но только…
– Что?
– Лучшие пластические хирурги – в Париже. Во Франции эта область хирургии более развита[82].
– Где он, тот Париж, – пробормотал рыжий, – не доехать, не доплыть. До войны я, может быть, и мог… А в России совсем нет таких врачей? Может, не лучший есть? Хоть какой-нибудь?
Алексей вздохнул:
– Я узнаю, к кому можно обратиться. Пойдёмте, Антон Михайлович, в гостиную. Варя ещё не скоро придёт в себя, а мы чаю сладкого выпьем. И валериановых капель вам дам заодно.
– А раньше было нельзя? – недовольно пробурчал рыжий.
– Раньше вы нужны были мне сосредоточенным, пусть и с трясущимися руками. А успокоительное может дать заторможенность и мышечную слабость.
– Ой, ладно, понял, – отмахнулся рыжий.
– Как вы вообще… это делаете? – Газетчик неопределённо повёл рукой, показывая одновременно и на Варвару Дмитриевну на операционном столе, и на разные склянки и инструменты. – Это ведь… страшно.
– Привык. И думаю о деле.
Мужчины встали. Рыжий впился глазами в Варвару.
– Укройте её. Замёрзнет.
Алексей молча протянул ему чистую простыню. Рыжий аккуратно укрыл Варю ровно до того места, где начинался бинт на шее, и снизу подвернул, чтобы теплее было. На столе вместо девушки теперь лежал белый хлопковый кокон.
Разливая в гостиной чай, Алексей спросил как можно небрежнее:
– Как так получилось, Антон Михайлович, что вы с Варварой Дмитриевной ночью в одной коляске оказались?
Рыжий поднял на него несчастные глаза:
– Зря ревнуете, Эйлер, – и совершенно отчётливо клацнул зубами.
– Сейчас, – кивнул Алексей и отправился за очередной рубашкой. – Даже не знаю, как я буду жить, когда вы перестанете разорять мой гардероб, – произнёс он, глядя, как Квашнин трясущимися руками застёгивает пуговицы. – Если, конечно, такое время
