В здоровом теле... - Данила Комастри Монтанари
— Я тоже, — сказал сенатор, — и признаюсь, что подозревал в основном тебя, девушка. Я был убежден, что ты заставила его замолчать, чтобы он не узнал о некоторых щекотливых подробностях…
— Присцилла никогда бы так не поступила! — вступилась за нее Помпония.
— В тот вечер Папиний Постумий, должно быть, переусердствовал. Когда после счастливой, но утомительной дневной встречи ему пришлось столкнуться с яростной реакцией семьи, напряжение оказалось для него смертельным.
— Хочешь сказать, он умер, потому что… в общем, что в этом отчасти виновата я? — побледнела Присцилла.
— Не терзайся угрызениями совести, — вмешался Аврелий. — Старик Папиний сам напросился на неприятности, посещая ложе девушки, которая годилась ему во внучки.
— Бедняжка! — растрогалась Помпония. — Когда ему стало плохо, он не захотел звать на помощь, хотя, возможно, этот жест мог бы спасти ему жизнь!
— Верно, — подтвердил сенатор. — Вместо этого он предпочел спрятать брачный договор среди папирусов в библиотеке, чтобы убедить своих наследников, что это единственный документ, который нужно уничтожить. Затем он дотащился до угасающей жаровни и засунул металлический футляр с новым завещанием под самый пепел, кое-как вытерев руки о занавеску. Наконец, он написал ту пометку на стихе Катулла, прямо на слове cinerem, в надежде, что я пойму, что послание скрыто в стихе, а не в числе. Лишь после этого он потряс колокольчиком, чтобы позвать слуг.
— Я и не знала, что он так ко мне привязан… — пробормотала Присцилла, и Аврелий не стал ее разубеждать, хотя был уверен, что старик использовал ее лишь для того, чтобы обзавестись новым наследником взамен того, чью никчемность он слишком хорошо знал.
— Он умер, чтобы обеспечить будущее своему сыну! — воскликнула Помпония, разразившись бурными рыданиями.
— Если он и вправду его, — усомнился сенатор.
— Клянусь! — с жаром заявила девушка, пряча руки за спину.
— Постыдись этих своих циничных и недоверчивых мужских речей, Аврелий! — с гордым негодованием отчитала его Помпония. — Милой Присцилле и так уже достаточно досталось от судьбы, даже без твоих злобных намеков!
— Хорошо, хорошо, беру свои слова обратно, — смирился патриций. Чей это был ребенок, было не его дело, и в любом случае раздел наследства казался ему слишком мягким наказанием за покушение на отцеубийство — преступление, безусловно, ужасное, но столь же безусловно недоказуемое. Ведь не было никаких доказательств, что в разбитой амфоре содержался яд, и обвинение основывалось лишь на феноменальном обонянии и выдающемся опыте врача Иппарха. Но Анния, прекрасно осознавая, что совесть у нее далеко не чиста, предположила существование куда более веских улик и убедила мужа поделиться наследством…
— Полагаю, новое финансовое положение Присциллы подтолкнет семью Лукцея расторгнуть предыдущую помолвку, — предположил Публий Аврелий.
— Да, именно так. Сервилий как раз составляет брачный договор между молодыми. Пойду-ка я посмотрю, как у него дела! — ликующе объявила матрона и побежала к мужу, оставив сенатора наедине с Присциллой.
— Поздравляю, лучшего опекуна для будущего ребенка ты и найти не могла, — с сарказмом улыбнулся Аврелий.
— Прекрати эти разговоры! — нахмурилась она.
— Боишься, что завещание признают недействительным? Успокойся, это уже невозможно. Твои планы увенчались успехом, даже лучшим, чем ты могла надеяться…
— Что… что ты имеешь в виду? — пролепетала девушка.
— Ты была молода и бедна, без всяких перспектив, и вдруг тебе представился шанс всей твоей жизни. Тебе достаточно было родить ребенка, чтобы войти в знатную семью, куда более важную, чем семья юноши, в которого ты была влюблена. Зачать от пожилого мужчины — дело непростое, но, к счастью, у тебя под рукой был материал получше… Разумеется, Лукцей должен был на время исчезнуть, чтобы не возникло подозрений. И он отправился в Ланувий, делая вид, что подчиняется воле семьи. Но потом, будучи более совестливым, чем ты, он не смог довести обман до конца и разрушил твой план, написав правду Папинию.
Присцилла почувствовала, что слабеет, и ей пришлось ухватиться за колонну, чтобы не упасть.
— Это неправда, — еле слышно попыталась возразить она.
— Хочешь, я процитирую тебе точные слова, которыми Лукцей признается, что он отец ребенка?
Присцилла громко зарыдала.
— Я знала, знала, что рано или поздно это проклятое письмо всплывет! Лукцей только два дня назад сказал мне, что отправил его, но я-то уже успела прийти к тебе! И что теперь будет?
— Послание у меня в руках, — сказал Аврелий.
— Ты собираешься его обнародовать? — задрожала девушка.
— По правде говоря, я еще не решил, — уклонился от ответа сенатор и добавил с суровым видом: — Полагаю, ты, вся в волнении от предстоящей свадьбы, совершенно забыла об обещаниях, которые обронила, прося у меня помощи…
— Боги, и вправду, я совсем об этом забыла! — широко раскрыв глаза, воскликнула Присцилла, пытаясь уйти от ироничного взгляда сенатора.
— Ну так что?
Девушка, казалось, на мгновение задумалась, затем выпрямилась, спрятала руки как следует и сказала вкрадчивым голосом:
— Послушай, благородный Стаций, давай заключим сделку. Верни мне этот пергамент, дай мне время выйти замуж и родить ребенка, а потом, клянусь, я…
— И речи быть не может, — прервал ее Аврелий, с широкой улыбкой вручая ей письмо. — Я еще слишком молод. Возвращайся, когда мне перевалит за семьдесят и я соберусь диктовать свою последнюю волю!
Присцилла рассмеялась, не переставая, впрочем, плакать.
— Эй, что ты сделал с этой бедной девочкой? Уж не домогаешься ли ты ее? — отругала его Помпония, внезапно ворвавшись в комнату.
— Признаюсь, я назначил ей свидание, — заявил патриций.
— Свадьба уже назначена, ты что, хочешь ее скомпрометировать? — с суровым видом возразила матрона. — Я тебе этого не позволю, Аврелий!
— Не торопись, Помпония. У тебя есть тридцать лет, чтобы найти способ… — безмятежно ответил ей сенатор.
БОГИНЯ ДЛЯ ПУБЛИЯ АВРЕЛИЯ СТАЦИЯ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ПУБЛИЙ АВРЕЛИЙ СТАЦИЙ, римский сенатор
КАСТОР, его секретарь
СЕРВИЛИЙ и ПОМПОНИЯ, его друзья
ПАЛЕМНОН, верховный жрец Исиды
ЭГЛА и АРСИНОЯ, жрицы
ДАМАС и ФАБИАНА, хранители храма
ВИБИЙ, НИГЕЛЛО и ИППОЛИТ, богатые верующие
Байи, 798 год ab urbe condita
(45 год новой эры, лето)
Караван остановился близ Баули, и Публий Аврелий Стаций, потягиваясь, сошел с хозяйской повозки. Пока нубийцы собирали легкие носилки, сенатор подошел
