Гром над пионерским лагерем - Валерий Георгиевич Шарапов
Мешала фабрика, кряхтела по-стариковски, глухо гудели цеха, из труб вырывались клубы пара, будто змей Горыныч разминался перед налетом. Понятно, кипела работа даже ночью: смена смене передавала эстафету, чтобы процесс производства ткани не останавливался ни на минуту. Все пашут.
В голову попытались пролезть упаднические мысли по поводу услышанного от Светки и по поводу того, что видел и слышал сам. Но Колька отмахнулся от них. Устал за всех думать. В сущности, ему-то что за дело? Яшка — мальчик взрослый, и даже если снова куда-то встрял, так, может, пора дать ему шанс ответить за свою дурость? Ох уж этот Анчутка. Эйхе, не подумавши, поставил его на эти разъезды, эта тяга к странствиям добром не кончится, наверняка что-то стибрит, что-то проиграет, нажрется где-то и сгинет.
За Пельменя Колька был спокоен, как за себя. Андрюха честный. Он на фабрике зарубался по любому перерасходу, правильно понимая правило: все вокруг колхозное — все вокруг мое. Андрюха считал, что к общему надо относиться так же трепетно, как к своему, — не может такой человек вляпаться в паршивую историю.
А если просто дурь? А если «идеи»? Снова вспомнил Колька Матюху Ворону — честнейшего, бескорыстного, отменного мастера-токаря, который занялся справедливым перераспределением — правильным, по Ленину. К чему привело это? К пуле в затылок от сообщника. А ведь умный человек был, образованный, до ужаса правдивый.
«Все мы правдивые, ага. Беда только в том, что правда у каждого своя, которая лично нам удобная…» От легкого ночного воздуха и тяжелых мыслей голову ощутимо тянуло к земле. Колька заглянул к девчонкам — все, в том числе и Сонька, мирно спали. Колька устроился в дежурке, какое-то время старательно пытался развязать то дамское рукоделие, которое попыталось изобразить из себя леска, но пальцы скоро устали, глаза собрались в кучу. Он решил прикорнуть на минутку.
…и очнулся около часу ночи. Не сам. Кто-то скреб в окно и придушенно бормотал:
— Витька! Ты там?
Опять Масловская клиентура, решил Колька и пошутил, подделываясь под Витькину манеру говорить — нарочито акая, чокая и растягивая слова:
— Ну, а чё?
— Где тут Сонька у тебя? Крикни.
«Здрасте!» — вякнуло в голове. Перво-наперво хотелось высунуться глянуть, что это там за фигура, но Колька, сдержавшись, продолжил валять дурака:
— Щаз, ага. Сам с ногами, дойдешь. Третье окно.
Тот что-то прохрюкал и пошел, куда было указано. Колька же выскользнул из своей дежурки, чуть ли не на кончиках пальцев ступая, выбрался из корпуса и пошел в сторону, противоположную от входа — там кусты были густые. Прячась в тени, он обогнул дом, выглянул из-за угла, осторожно, по-партизански. Вот что он увидел: из открытого окна Сонькиной палаты ночной визитер принял какие-то пачки и развернулся к фонарю, чтобы то ли рассмотреть получше, то ли пересчитать. Ну и на свету тотчас стало ясно, кто это.
«Анчутка, гад…»
Первым желанием было подкрасться неслышно и треснуть ему так, чтобы глупая голова ушла в ботинки, потом вынуть оттуда — и еще раз треснуть, а потом еще и еще.
Колька ничего этого не сделал, чтобы не спугнуть. Почем знать, какие у них сигналы? О чем они договорились и, главное, с кем? И главное — почему он решил, что в свертках что-то не то? Может, просто пара бутербродов.
Ну ладно. И Колька, без колебаний покинув пост, скользнул в темный лес, куда скрылся друг, он же гад.
В это время Соня, скрывшись под одеялом, зажгла фонарик и быстро и привычно стала зашивать мишке вспоротый плюшевый бок. Стежок ложился за стежком, аккуратно, как мама учила. Правда, на месте свертков, которые скрывались у мишки внутри, образовалась пустота, ведь пришлось немного опилок вынуть, но ничего. Завтра с утра она незаметно сбежит домой, как сговорились с папой, и перед отъездом набьет Мишку от души, щедро! Девчонка, прижав игрушку к груди, зажмурилась, чтобы заснуть послаще и чтобы завтра наступило скорее.
Глава 27
Лето начиналось жаркое, даже ночью дышать было трудно, а в лесу было холодно, как в погребе, ночью тем более. Прямо кожей ощущалось: ночь будет насыщенной, не для того, чтобы спать.
Колька бесшумно, как индеец, крался за Яшкой, держась на расстоянии и в тени. Предосторожность была излишней, Анчутка вообще не скрывался. Свертки, полученные от Соньки, он сунул за пазуху еще у корпуса лагеря — вот и вся конспирация.
Поневоле возникала мыслишка: да ну, может, и ничего страшного. Просто передала… а вот интересно, что такого «ничего страшного» могла отдавать мелкая чертяка Сонька крупному дураку Анчутке среди ночи? Ничего хорошего, это точно.
И куда шел этот великий конспиратор — догадаться было просто. По этому лесу и по этой тропе он мог следовать лишь к ходу, через который они все не раз лазали из гаража ДПР в лес и обратно.
Вот и еще повод скрежетать зубами: зачем, если ничего эдакого не задумал, среди ночи тащиться к этому проходу? Если бы просто загулял со Светкой, можно просто зайти с главной проходной. Охранница гражданка, товарищ Чох, всегда на посту, поворчит, поскандалит, но обязательно пустит.
Права Светка: Яшка мутит. А вот что именно и с кем — сейчас выясним. Вот та самая прогалина в лесу, и по-прежнему к ней шла дорожка — как легко можно было видеть, куда менее заросшая, чем раньше. Анчутка, присев на корточки, потянул кусок земли, то есть деревянный щит, укрытый для маскировки дерном, прикрывающий вход в лаз.
Тут Яшка огляделся, Колька замер в тени — и Анчутка, ничего не увидев, полез вниз, закрыв за собой крышку. Колька посчитал про себя три раза по сто и двинулся тоже. Осторожно сдвинул крышку, прислушался — тишина, ушел далеко, надо спешить. Спустившись по деревянной лестнице, Колька быстро пошел по тоннелю, потому что с той стороны коридор кончается стенкой — тьфу-тьфу! — и сверху, из гаража, закрывается намертво. Если Яшка вылезет и ее закроет, получится глупо, придется возвращаться назад, самому со стороны ДПР не выбраться.
Глаза привыкли к темноте. Колька, касаясь пальцами стен, шел уверенно, к тому же направление указывал и сквозняк — значит, с той стороны лаз открыт. Если лаз открыт, значит, там Пельмень, потому что Андрюха — всесильный и единоличный повелитель гаража, в котором стоит его драгоценный трактор и весь инструмент. В гараж Пельмень никого не пустит, может, даже и заведующего. И Андрюха, значит,
