Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье

Дубов затушил папиросу, встал кряхтя, принялся руки мыть, готовясь к вечернему обходу.

– Только, Алексей Фёдорович, простите меня, я сразу скажу. На сложные-то операции я Варю вызываю. Спокойнее мне так, привык работать с нею. И бойкая она, соображает быстро. Я только рот открыл, она пинцет протягивает или зажим, словом, то, что нужно. Лицо-то маской закрыто, а глазищи зелёные, умные. Глянет, и будто всё становится хорошо. Пусть ассистирует, прошу, не запрещайте, хоть провинилась она. Я старый человек, привык. А к раненым Варваре ходу нет, здесь уж будьте уверены!

Дубов вышел, а Алексей обессиленно сел. Судьба как будто шутит над ним. В моменты, когда он задаёт вопросы, пытаясь всё прояснить, это «всё» становится только запутаннее.

Варвара Дмитриевна, оказывается, принимала деятельное участие в его судьбе, спасая от боли. И сейчас отбывает за это наказание. Как прикажете относиться к этой новости? Второй раз за полчаса Варвара Дмитриевна выступает непрошеным ангелом-хранителем. И это безумно раздражает, создавая ощущение, что им крутят как марионеткой! Более того, с учётом новых данных, исследование изобретённого им обезболивающего можно считать некорректным, ведь он находился в заблуждении относительно собственного организма. И это тоже злит.

Какое счастье, что пора на обход! Вот уж действительно, возрадуешься сложной работе, во время которой так удобно забыть всё, что не можешь понять.

Глава 20

Долина ужасов в Муромском уезде

Дома Алексей оказался практически ночью, уставший, голодный и раздражённый. Он открыл дверь в квартиру, сделал шаг внутрь и замер. Движение воздуха, созданное входной дверью, донесло запах, которого в его квартире быть не должно. Пахло едой – легонько, ненавязчиво. Но человек, последние часы мечтающий об ужине, заметил бы запах и слабее.

Алексей прислушался. Никаких посторонних звуков. Он осторожно двинулся вперёд, не зажигая света и стараясь не дышать. Заглянул в гостиную, не переступая порог – на столе лежал бумажный свёрток и пара каких-то журналов. Алексей тихо снял пиджак, быстрыми шагами подошёл к окну, держа его за рукава, и… обнял портьеру, одновременно связывая рукава в узел. Портьера дёрнулась, крутнулась и недовольно проворчала:

– Ладно, Алексей Фёдорович, я сдаюсь.

Алексей неспешно отступил, любуясь. Портьера недовольно пошевелилась.

– Не дёргайтесь, Квашнин, поберегите мой пиджак. Мой гардероб и так уменьшился благодаря вам.

– Вы связали меня пиджаком? Довольно ловко, я бы не придумал. Ну так давайте беречь его! Развяжите меня! Здесь пыльно!

– Не смешите, Антон Михайлович. Таких, как вы, пылью не проймёшь.

Алексей отошёл, зажёг в комнате свет и развернул свёрток на столе. В нём оказалось три пирожка. Алексей откусил один и чуть не застонал от удовольствия. Из портьеры донеслось:

– Алексей Фёдорович, оставьте мне! Там на двоих! Имейте совесть!

Алексей чуть не подавился. Уж кто бы говорил о совести, да только не газетчик!

Портьера дёргалась так отчаянно, что узел растянулся, пиджак соскользнул на пол, и наружу выбрался взъерошенный Квашнин. Он метнулся к столу, схватил пирожок из руки Алексея и тут же засунул в рот. Алексей усмехнулся и третий пирожок разломил пополам. После принялся готовить чай. Всё-таки у него гость и у них почти пир.

Не успев дожевать, рыжий задал вопрос:

– Как вы догадались, что это я за портьерой?

Алексей улыбнулся:

– Зинаида Порфирьевна выдала вас. Она утверждала, что вы и из тюрьмы сумеете явиться с гостинцем. Но как вы вошли?

Рыжий взглянул снисходительно.

– Это, Алексей Фёдорович, проще простого. Вы в рыцарском замке живёте, здесь есть тайный ход. И он, по доброй русской традиции, никак не закрыт.

Алексею на мгновение стало неприятно. Вот как он узнал? Алексей о ходе не рассказывал. Всё ж тайный ход устраивается для пользы владельца, а не для наглых рыжих проходимцев. Тем более обидно, что владелец в своём тайном ходе ещё не бывал. Надо проверить его, чтоб больше впросак не попадать.

Однако Алексей был рад появлению Квашнина и внутренне доволен трюком с пиджаком, так что придираться не стал. Наоборот, вспомнил навыки светской беседы.

– Как вы провели время в заключении, Антон Михайлович?

– Чрезвычайно познавательно. Знаю теперь, где дешевле мотыль.

– Вы не говорили, что любите рыбачить.

– Терпеть не могу. А где достать мотыля, теперь знаю. У Йошки, что на Сухаревке в третьем ряду, а у Рябого не брать, он обвесить норовит. А у вас чего нового?

– А я теперь государственный врач. Служу в Московском военном лазарете на Новинском.

Рыжий задумчиво уставился на него:

– Это где Варя?

Алексей вспомнил события дня и помрачнел:

– Мы… на разных этажах. Почти не встречаемся.

– Это хорошо, – довольно прокомментировал рыжий.

Светская беседа на том исчерпала себя. Рыжий метал всё, что Алексей успел выставить на стол. Алексей ел не спеша и обдумывал, как рассказать Квашнину о Варваре Дмитриевне и хулиганах.

Когда на столе ничего не осталось, то есть буквально через несколько минут, рыжий довольно откинулся на спинку стула и интригующе сообщил:

– А я к вам, Алексей Фёдорович, не с пустыми руками и не с пустой головой! Я добыл сведения по нашему делу!

И он постучал себя по лбу, наглядно демонстрируя, где именно хранится информация.

– Я времени в полиции зря не терял! Попытался подобраться к отцу Диомиду, раз уж мы вместе там оказались. Неграмотного вологодского крестьянина никто не воспринимает всерьёз, это очень удобно, позволяет наблюдать и задавать вопросы. И знаете что?

– Что?

– Диомид в тюрьме пел!

– Что вы имеете в виду? Он действительно потерял разум?

– Вовсе нет! Он пел от радости! Начал с псалмов праздничных, потом на частушки разухабистые перешёл. Пришлось подпевать.

– Но что это значит?

Вместо ответа рыжий вскочил, присвистнув, пустился в пляс и выдал частушку, от которой у Алексея слегка загорелись кончики ушей, хотя виду он, конечно, подавать не стал.

– Интригуете, Квашнин, загадками говорите. Ну хорошо, я догадаюсь сам.

И, напустив на себя вид посерьёзнее, стараясь не показывать, что это доставляет ему удовольствие, он принялся рассуждать:

– Отчего-то у отца Диомида в тюрьме улучшилось настроение. Вне тюрьмы он нервничал и старательно изображал сумасшествие. Выходит, вне тюрьмы ему угрожало нечто такое, по сравнению с чем заключение кажется меньшим злом.

– Вот что мне нравится в вас, Эйлер, так это умение рассуждать. Не каждому дано, знаете ли!

– Благодарю. Да только радость отца Диомида нам мало что проясняет.

– Ну вот. Я вас хвалю, а вы в ответ меня недооцениваете. Неужели вы думаете, что я только частушки пел?

– Так не томите, Квашнин, говорите! – почти закричал Алексей.

– В церкви был порох! Хранился в подвале! –