Пропавшая книга Шелторпов - Анна Свирская
Сначала она обдумывала то, что узнала за сегодняшний день. «Ворон вещей», который все считали пустячной книжонкой, не стоящей внимания, оказался ценным. Так что его вполне мог похитить кто-то, кто знал его истинную стоимость. Но кто? В Клэйхит-Корте сейчас жило пятеро: леди Шелторп, её сын, леди Изабель и два человека прислуги, Селлерс и женщина, которая готовила, то ли Миллер, то ли Миллс. Горничная, Грейс Хардвик, приходила из деревни, но зато в течение дня постоянно находилась в доме. Ещё был конюх, но ему попасть в кабинет было бы сложнее, чем остальным.
Итак, номер один – леди Шелторп. Сомнительно, что она стала бы красть книгу, а потом вызывать Айрис на её поиски. Или это был такой способ замести следы?
Нет. Айрис была уверена, что леди Шелторп никогда бы ничего подобного не сделала. Это было ниже её достоинства.
Леди Изабель и Джулиус Шелторп казались людьми немного иного склада. Морально гибкими. Айрис не могла исключать, что они могли бы забрать книгу, если бы сами оказались в тяжёлой ситуации. Про прислугу Айрис вообще ничего не знала. Но, в отличие от хозяев, именно для них полторы тысячи фунтов были не просто крупной, а по-настоящему огромной суммой.
Но как кто-то из них мог узнать о том, что «Ворон вещей» столько стоил? Вряд ли тот таинственный аристократ публиковал объявления. Насколько Айрис могла судить, нужно было иметь знакомых внутри литературной элиты или среди масонов, чтобы узнать, что кто-то охотится за этими книгами. Сомнительно, что у прислуги нашлись бы подобные связи. То, что Айрис была знакома с редактором первых книг Питера Этериджа, было редким совпадением. Во второе такое же верилось с трудом.
И всё же незнакомцы в дом вряд ли могли попасть…
Во время похорон кабинет был заперт, как и библиотека. Но в кабинет, к примеру, можно было попасть из травяного садика леди Изабель, а лестница в стене на самом деле не была тайной. Наверняка многие, кто раньше гостил в доме, о ней знали.
Айрис поёжилась от холода. Полтора часа до нужной станции виделись всё более и более неприятными. Ещё и желудок начало скручивать от голода.
В Шиптоне она не успела поесть и рассчитывала перекусить в поезде, но тележка с закусками всё не ехала. Думать о книге, Этеридже и связанных с ними вещах расхотелось. Айрис уже и рада была бы снова поразмышлять о том, кто мог украсть книгу, но голод был сильнее, и думать она теперь могла только о том, где же эта проклятая тележка и почему не едет!
Читать не получалось, спать не хотелось, так что Айрис упрямо смотрела вперёд, на двери в конце вагона, и ждала, когда же они раздвинутся. Раздвинуться и пропустить тележку могли и противоположные двери, но гипнотизировать взглядом то, что находилось за спиной, было сложнее.
Поезд подъехал к очередной станции, и мужчина и женщина, сидевшие напротив, встали со своих мест и направились к двери. После этого стало видно пассажиров, сидевших за ними, и Айрис невольно обратила внимание на одну женщину. Над спинкой сиденья виднелись только голова и плечи, но Айрис сумела разглядеть укрывающие эти плечи белое норковое манто. Даже в полутьме и с такого расстояния было ясно, что это не искусственный мех; такой шелковистый, мягкий блеск мог быть только у настоящего.
Меха, их интимная близость к телу казались Айрис приятными и одновременно отталкивающими.
В доме, где она жила до тринадцати лет, был общий вход на две квартиры. Первый и второй этаж занимала миссис Флитвуд. Занимала она их примерно четыре месяца в год, с мая по сентябрь, остальное же время жила на континенте. Миссис Флитвуд обожала меха и даже летом находила повод взять с собой шиншилловый шарф или норковый палантин. Однажды Айрис столкнулась с миссис Флитвуд у входа, и на той была жуткая горжетка, которая выглядела так, словно живая лиса – с головой, когтями и хвостом, – свисала с плеча. У лисы даже были стеклянные глаза, маленькие и чёрные, как угольки, очень злобные. Пятилетняя Айрис пришла от мёртвого зверя в такой ужас, что даже не могла заплакать. Мама говорила и говорила с соседкой, а лисья голова нависала над Айрис и следила за ней ненавидящими глазами.
Наверное, именно из-за лисы миссис Флитвуд Айрис всегда мысленно дорисовывала полоскам меха головы, глаза и лапки и не могла относиться к меху как просто к материалу, из которого шили одежду. Хотя сам по себе мех казался ей очень красивым и приятным на ощупь.
Сейчас она почти завидовала той даме в белой норке. Наверняка та, в отличие от Айрис, не мёрзла.
Правда, было непонятно, что обладательница норкового манто делала в вагоне второго класса. Это был не пригородный поезд, и наверняка в нём должны были быть вагоны классом выше. От мысли о вагоне первого класса Айрис перешла к следующей: в этом поезде вообще могло не быть тележек с едой!
Когда он подходил к станции, она не видела малинового вагона-буфета. Но то, что она его не видела, не значило, что его не было: из-за плотной облачности было уже совсем темно, а станция освещалась плохо.
– Простите, вы не знаете, в этом поезде есть вагон-буфет? – обратилась Айрис к сидящей рядом женщине.
– Есть, – ответила та и указала вперёд. – Ближе к началу поезда.
Айрис поблагодарила и поднялась с сиденья. Хорошо, что хотя бы сейчас сообразила спросить! Могла бы с голоду умереть, ожидая несуществующую тележку.
Пока она шла к двери в соседний вагон, то, конечно, украдкой посмотрела на даму в манто. Та отвернулась к окну, поэтому лица Айрис не видела: только высоко поднятые каштановые волосы, ярко нарумяненную щеку и кончик уха с крупной жемчужиной. Как ни странно, вместо маленькой элегантной сумочки на коленях женщины лежала пухлая тканевая сумка вроде тех, с которыми домохозяйки ходили за покупками.
Подумав, что в поездах чего только не встретишь, Айрис сдвинула дверь, чтобы перейти в соседний вагон. Он оказался пассажирским, а вот следующий уже был буфетом: по обе стороны прохода располагались длинные стойки и шкафы, за которыми наливали напитки и подавали еду два усталых стюарда. Айрис взяла сэндвич, пару бисквитов и чай.
Чай она выпила у стойки, потому что не была уверена, что сможет донести чашку, не расплескав, не то что до своего вагона, но даже до соседнего.
Горячий напиток согрел, жадно проглоченный бисквит дал чувство сытости, и
