Гром над пионерским лагерем - Валерий Георгиевич Шарапов
— Когда это?
— А вот когда опоздавший, Гаврилов… я говорила.
— Помню.
— Вот он дверь дергал, я решила крикнуть, а бандит Самохину эдак к себе притянул…
— Схватил?
— Да какой схватил, ее обхватишь! Притащил к себе, как на танцах. Приставил пистолет, а мне головой покачал: не надо, мол. Она смирно так стоит, а он ей что-то нашептывает, а она отвечает.
— Что он говорил? Что отвечала?
— Я не слышала. Как будто все в тумане было.
Волин, которому дамские «коли да кабы» порядком надоели, резюмировал:
— То есть вы без особых оснований утверждаете, что ваша сотрудница Самохина и эти бандиты были заодно.
— Нет! — возмутилась Фокина, но тотчас поправилась: — Хотя да.
— Что заодно?
— Вам виднее.
— Но мне надо понимать ваше мнение. Вот, например, то, что она пыталась задержать преступников — это как к вашим словам пристегнуть?
Фокина решительно заявила:
— Это режьте меня на куски — не знаю к чему.
Пора закругляться, решил Волин, выставил Фокину из кабинета и позвал Самохину.
Мила держалась смирно, памятуя о прошлых их встречах, но ногу на ногу все-таки заложила и папироску попросила. Волин сурово отказал:
— Вредно для здоровья. — И предписал заодно: — Сядьте прилично. Начнем.
Задавая общие вопросы, уточняя уже услышанное, Волин нет-нет да поглядывал на девицу. В целом социальная педагогика работает, но не до конца. Конечно, краски на лице нет, и волосы зачесаны гладко, и одета скромно, но душок прежней бесстыжей гулены все же ощущается. Само собой, это не повод для подозрений, но взять на заметку стоит.
Мила толково, без запинки и вполне складно поведала, как было дело. Причем вроде бы говорила спокойно, но, закончив повествование на том, как выстрелила в убегающих, начала уже по второму кругу, далее по третьему описывать то же происшествие, придумывая какие-то новые детали. Волин ее остановил:
— Хватит. А вы что же, хорошо стреляете?
— Раньше не жаловались.
— Где научились?
— На хуторе заведовала заготовками харчей. Пришлось популять.
— Понятно. Начальница сказала, что…
— Врет.
— Я про другое, — успокоил капитан. — Опишите внешность разбойников.
— Один, в которого я попала, был небритый, с чулком на роже.
Она замолчала. Волин спросил:
— Это все, что ли?
— Хороший чулок, розовый. Дорогой.
— А рост, приметы, может, что-то говорил…
— С ним мы не говорили, — сказала Мила, но тут спохватилась и поправилась: — Только я его голос слышала! Вот я овца. Когда в него пуля попала, он крикнул: «Князь!»
— Кому это?
— А второму, который его утащил.
«Интересно. Крайне интересно» — Волин записал и обвел это слово.
Мила между тем поежилась, принялась тереть запястье.
— Разрешите?
Не дожидаясь позволения, Виктор Михайлович взял ее за руку, развернул на свет. На розовой свежей коже проступали, чернея, синяки.
— Второй вас захватил и угрожал оружием, все верно?
— Да.
— Пишу?
Мила почему-то заупрямилась:
— Ну а это не получится, что я с ним заодно?
«Однако она стала соображать куда быстрее», — отметил Волин и возразил:
— Почему же заодно?
— Так вы сами раньше говорили про это… как это. Что жертва тоже виновата.
Капитан успокоил:
— Не всегда, не волнуйся. Я тебе верю. Не вижу оснований не верить. Говори смело.
Мила, чуть хмуря белый лоб, с сомнением поддакнула:
— Да, он меня схватил и в подзубальник дуло упер.
— Это куда?
Она ткнула пальцем под челюсть.
— Записал. Продолжай.
— Ну вот, пока Иваныч ломился, так и держал.
— Так вы говорили или нет?
— Было дело. Называл «мадам», и какие-то листья падают, осень в чем-то там…
— Смертельном бреду?
— Во-во. Я еще подумала: скаженный какой-то, весна ж на дворе.
«Опять фантазии», — подумал Волин и, чуть подтрунивая, спросил:
— Так, а может, он еще и картавил?
Мила обрадовалась:
— Ну вы как будто рядом стояли! Пишите — картавил.
— Это вот так? — Волин, картавя, воспроизвел фразы из песни, содержащие звук «р».
Но Мила не согласилась с этой трактовкой:
— Нет же! Вот так. — И повторила слова, только совершенно другим образом.
Волин, вздохнув, заметил:
— Значит, гнусавил.
— Ну пусть так.
— Хорошо. Как он выглядел?
Мила немедленно набычилась и забормотала:
— Что мне за него, замуж выходить? Не всматривалась я.
— Я не сомневаюсь, — успокоил Волин, — так как выглядел?
И Мила, которая не всматривалась, вывалила, как самосвал:
— Высокий, ладный, блондин, волосы короткие, но волнистые…
Волин поднял бровь, Самохина спросила:
— Что? Из-под кепки виделись.
— Ничего, ничего. Продолжай.
— Книзу лицо узкое. Глаза не разглядела, но такие… большие. Руки — вот, — она взмахнула лапками, точно пытаясь вытянуть свои коротковатые пальцы, — как у музыканта. Одет уж очень аккуратно. И сапоги такие прекрасные.
Волин качнул рукой:
— Это последнее что означает?
— Не кирза тупоносая, а кожа, и носы острые. И начищены уж очень хорошо.
— Чистые то есть.
Мила поправила:
— Начищенные! Отдраенные! Вот у того, второго, ужасно грязные чоботы были.
Она замолчала, потому что за дверью послышались громкие разговоры, возгласы, началась какая-то возня.
Там посреди зала пылал сигнальным фонарем Яковлев. Мокрый, грязный — на галифе коркой стыл ил, сапоги в грязи, — он нежно прижимал к груди брезентовую сумку. И сам лейтенант, и сумка распространяли густейший запах сырости, тины и тухлых яиц.
Лейтенант начал было, как следует:
— Товарищ капитан, разрешите обратиться. — Но сбился и восторженно отрапортовал: — Нашли, Виктор Михайлович!
— Кого нашли, лейтенант?
— Сумку! Деньги! Ни синь пороху не тронуто!
Фокина взвизгнула, подалась вперед, чтобы броситься, выхватить драгоценную сумочку, пересчитать, перещупать, — но не посмела. Капитан сам отобрал торбу у подчиненного, унес обратно в кабинет, поставил на стол, который Фокина невесть как успела застелить газетой.
— Дверь закройте, — приказал Волин, женщина подчинилась. — Сумка та самая?
— Его, его сумка, ворюги. Брезент из вещмешков, а пряжки трофейные, немецкие.
Все пачки были свежими, чистыми, лишь некоторые чуть влажные, и одна заляпана пальцами. Похоже, на радостях кто-то из оперов схватил, скорее всего Яковлев.
Фокина чуть не стонала:
— Разрешите пересчитать?
Волин сделал успокаивающий знак, кликнул в коридор:
— Понятых, живо. — И лишь потом ответил: — Сейчас пересчитаем.
Фокина любовно пересчитывала купюры, понятые стояли и внимательно смотрели. Заведующая оживала на глазах: все тридцать пять тысяч рублей семьдесят пять копеек были налицо.
Волин отвел Яковлева в сторону:
— Докладывай.
— Прошли в лес, к болоту. Шли по следу крови. Снег выпал ночью, так что хорошо сначала было видно. Потом, как углубились в лес, туман стал гуще, грязь началась, следа уже не стало, может, раненого и перевязали. Ну, думаю, сбились со следу, а потом глядь — у Чертова Зыбунчика
