В здоровом теле... - Данила Комастри Монтанари

— Конечно! — ответил сенатор, радуясь, что так дешево отделался. — Если они хорошие моряки, разумеется!

— Они уже ходили на александрийском флоте.

— Тогда почему бы тебе самому не сказать Коссу, чтобы он их вызвал?

Давид посмотрел на него робко и униженно.

— Они иудеи, господин! — тихо объяснил он.

— Хорошо, я этим займусь, — благосклонно пообещал сенатор, приказывая подать носилки.

Пересекши деятельный городок, носильщики остановились перед кирпичным бараком, таким скромным, что он больше походил на рыбацкую хижину, чем на настоящий дом.

Неподалеку энергичный израильтянин что-то наставлял каменщиков, занятых установкой несущей колонны будущей синагоги.

— Ave, раввин! — с уважением приветствовал его Аврелий.

— Здравствуй, сын мой. Чем могу быть тебе полезен?

Святой муж совсем не походил на бледного ученого, что обычно отличает учителей его веры. Напротив, вся его фигура излучала огромную силу, хотя лицо, изрезанное глубокими морщинами, выдавало преклонный возраст.

— Нет, опустите этот гранитный блок ниже! — крикнул он рабочим и подбежал к ним, чтобы руководить укладкой. — Знаешь, у них не так много опыта, — извинился он, вернувшись к посетителю. — Они рыбаки и грузчики, но хотят внести свой вклад, даже если не могут пожертвовать денег.

— Раввин, мне нужно знать, не приходил ли к тебе в последнее время совсем молодой римлянин с просьбой обратить его в твою веру.

— Их много приходит. Кажется, в наши дни быть евреем вошло в моду. Но не успею я изложить и десятой доли правил, которым они должны подчиняться, как их и след простыл. И больше их никто не видит, — усмехнулся старик. — Эх, нелегко стать евреем! Знаешь, что их страшит больше всего? Обрезание. Боятся, что утратят мужскую силу! Сколько я им ни объясняю, что они от этого только выиграют! — заключил он с искренним смехом.

— Юноша, которого я ищу, — темноволосый, лет восемнадцати, волосы вьются, стрижка каре. Отзывается на имя Рубеллий, или, возможно, Рувим.

Раввин серьезно на него посмотрел, словно решая, отвечать или нет.

— Его жизнь в опасности, — решительно добавил Аврелий.

— Рувим, — повторил старик. — Да не стой ты на солнце, входи, — пригласил он, пропуская его в хижину. — Этот был не таков, как прочие. Он уже давно приходил ко мне, просил растолковать ему Тору. Он был влюблен в добрую еврейскую девушку и хотел на ней жениться.

— Он сказал тебе, что девушка уже была обручена?

— Конечно, нет! Я бы отговорил его, если бы знал. Господу неугоден тот, кто возжелает чужой женщины, — в голосе раввина прозвучало разочарование. — Вот почему он приходил так далеко, чтобы учиться!

— Не сокрушайся, это уже неважно. Девушка мертва.

— Я знаю, Рувим мне сказал.

— И он объяснил, как это случилось? — затаив дыхание, спросил Аврелий.

— Да. Ее убили.

Молодой сенатор вздрогнул.

Неужели Рубеллий и вправду был в этом убежден, или же он не осмелился рассказать благочестивому учителю об истинной кончине своей возлюбленной?

— Убили? Но как?

— Он не сказал, но знал, кто это сделал, и я боялся, что он захочет отомстить.

— Он не назвал имен? — настаивал Аврелий.

Что-то во властном тоне сенатора заставило раввина печально улыбнуться.

— Ты важный человек, верно? Но перед моим Богом все люди равны.

— Я сенатор, — с неохотой признал юноша.

Гордый римлянин, привыкший к тому, что его высокое положение открывает ему все двери, сразу понял, что для этого скромного и мудрого человека титулы и почести ничего не значат. Старик посмотрел ему в глаза, и Аврелию показалось, что тот читает его мысли.

— Почему он тебя интересует? Почему высокий магистрат приходит сюда, чтобы смиренно просить о помощи бедного еврея?

— Отец погибшей девушки — мой друг. Я не причиню вреда твоему подопечному.

— Тогда я скажу тебе кое-что.

Аврелий ловил каждое его слово.

— Когда я узнал о смерти его невесты, женщины, которую он любил, я имею в виду, я думал, что ему уже будет неинтересно становиться евреем. А он все равно попросил сделать ему обрезание.

Эта подробность развеяла последние сомнения Аврелия: он не отдаст Рубеллия ни Элеазару, ни даже Мордехаю. Напротив, он должен найти его, если еще не поздно.

— Знаешь, это было необычно и не совсем по правилам. Его обучение еще не было завершено. Я должен был ему отказать, но не смог. Талмуд суров в этом вопросе, но наш Гиллель сказал: «Люби ближнего своего, в этом истинный смысл Писания. Все остальное — толкование».

Аврелий молчал.

— Рувим сказал, что не может ждать и хочет до конца своих дней носить на теле знак принадлежности к Богу Израиля, в надежде однажды воссоединиться с Диной.

— Когда ты сделал ему обрезание?

— Вчера. Я подумал: кто я такой, чтобы запретить ему скрепить свой завет с Господом? Да, он еще плохо знает Закон, но и Авраам знал не намного больше, когда по велению Всевышнего надрезал свою плоть.

Вчера! Значит, еще есть время! Аврелий резко встал и направился к выходу, но перед тем как попрощаться, тихо спросил у учителя:

— В новой синагоге… найдется ли какая-нибудь утварь, что могла бы носить имя погибшей девушки?

— Но ты же сказал, что она была прелюбодейкой!

Римлянин не стал спорить.

— Однако и Фамарь была прелюбодейкой, и Раав — блудницей. И даже Вирсавия, мать нашего Мессии Соломона… — задумчиво пробормотал раввин.

— Прошу тебя, всего одну скамью, с маленькой надписью: «Дина, дочь Мордехая», — рискнул Аврелий.

— Она была хорошей девушкой?

— Радостью своего отца.

— Я напишу это имя крупно! — решил раввин.

— И еще одно, — продолжил патриций, извлекая из туники увесистый кошель. — Я вижу, тебе нужны материалы. Работы идут медленно. Я — гой, не верующий в богов, но здесь достаточно денег, чтобы их значительно ускорить. Ты готов принять их, или считаешь, что они нечисты? — спросил он, боясь задеть чувства иудея.

Старик улыбнулся и подмигнул.

— А кто мне скажет, что ты не ангел Господень, да святится Имя Того, кто в своей бесконечной мудрости не ведает, сколько стоит построить синагогу? Было бы нечестиво не верить в чудеса, мой дорогой