В здоровом теле... - Данила Комастри Монтанари
— А, теперь припоминаю… — воскликнул Демофонт, готовый на все, чтобы угодить патрицию. — Да, да, я дал ей лекарства, но потом больше ее не видел.
— Какие лекарства?
— Кажется, я прописал ей алоэ. Или, может быть, брионию.
— Как выглядел ее спутник?
— Так, мне кажется… — Демофонт вглядывался в бесстрастное лицо магистрата в надежде уловить хоть тень одобрения. — Кажется, он был блондином.
— А, ну да, блондин, и звали его Юний, верно?
— Юний, да… думаю. Она была брюнеткой, в этом я уверен!
— Все иудейки — брюнетки! Жаль, что от тебя никакого проку. Я мог бы принять это во внимание при составлении договора!
— Но я их правда помню, благородный Аврелий! Я их прекрасно помню!
— А помощника, некоего Апеллия, знаешь?
— Впервые слышу! — поспешил заверить лекарь.
— Достаточно, Демофонт. Отныне по поводу аренды обращайся к Пробу и будь очень внимателен: один день просрочки — и окажешься на улице!
— Но, благородный Стаций, славнейший сенатор…
— Вон! И, кстати, тогу носят на другом плече, на тот случай, если тебе еще представится возможность щегольнуть своим новым гражданством!
Пока Парис силой выталкивал этого скользкого типа, Аврелий вздохнул: еще одно разочарование. Этот лицемер нагородил бы любую чушь, лишь бы ему снизили плату! Было очевидно, что описание двух молодых людей не совпадает, а значит, Демофонт либо никогда их не видел, либо намеренно солгал, потому что прекрасно их знал.
В обоих случаях все оставалось по-прежнему.
А Рубеллий тем временем был неуловим.
И эта история с Остией…
Вероятно, в этот самый миг юноша уже плыл в Сицилию или Иберию, или еще в какую-нибудь неведомую страну.
Остия.
Новый порт.
Евреи.
В уме сенатора медленно зарождалась мысль.
Догадка, быть может, и глупая, но ее стоило проверить.
XIV
Восьмой день до октябрьских Календ
Грузовые баржи, нагруженные дровами для гипокаустов Терм, медленно-медленно ползли вверх по течению Тибра. С борта быстрой кодикарии Аврелий встречал их с самого начала пути.
Остия еще не показалась, но лихорадочные работы по строительству новых молов были заметны уже за полмили вверх по реке.
Рытье большого бассейна, задуманного Клавдием, чтобы перенести из Поццуоли в Остию главный зерновой порт столицы, шло полным ходом. Большие «журавли» поднимали выкопанную землю, чтобы свалить ее в другом месте, и их силуэты вырисовывались на фоне солнца, словно стая длинноногих птиц, стоящих на одной ноге.
Рабочие под ритмичные выкрики тянули канаты, передвигая по бревнам гранитные блоки для мощения набережных. Нагие и оборванные, рабы всех мастей и народов вкалывали как мулы во славу вечного города.
Прежде чем сойти на берег, Аврелий бросил быстрый взгляд на большие хлебные корабли — последние в этом сезоне, — которые, будучи слишком велики для скромного речного порта, разгружались в открытом море с помощью более мелких и проворных судов.
По меньшей мере пара этих громадных судов, снабжавших хлебом весь Город, должны были принадлежать его флоту, но они присоединились к экспедиции другого судовладельца, чтобы более сплоченной группой преодолеть опасный переход через Средиземное море.
Патриций с удовлетворением оглядел набережные, заваленные товарами. Из Египта, с Кипра, из Палестины, из Иберии и далекой Мавритании в столицу стекались продукты всех цивилизаций. «Это воистину Mare Nostrum, — подумал юноша, — и Рим больше не ограничен берегами Тибра. Все побережье этого огромного озера теперь принадлежит ему. Рим сегодня — это весь мир».
Заплатив скромный обол капитану судна, сенатор ступил на набережную и поспешил в свою контору, находившуюся неподалеку.
Когда он вошел в помещение, ему не показалось, что работа там кипит. Служащие, застигнутые врасплох в один из обычных моментов праздности, вскочили на ноги в крайнем замешательстве. О небо, визит самого хозяина, да еще и неожиданный, как раз тогда, когда они, давно оставленные без присмотра, думали, что могут позволить себе некоторые вольности за счет фирмы!
Писец, более пузатый и сонный, чем остальные, торопливо спрятал под стол шахматную доску, а затем бросился его приветствовать.
— Господин, господин, мы вас не ждали!
— Я вижу! — сухо ответил Аврелий.
Косс, заведующий конторой, прибежал запыхавшись, с крайне озабоченным видом. Не то чтобы он в последнее время много украл, но, когда сын метит во всадники, бедному вольноотпущеннику приходится как-то выкручиваться.
К счастью, счета хозяина, прибывшего из Рима по какой-то странной прихоти, не интересовали.
— В Остии есть раввин? — спросил он у служащего, чья туника уже промокла от пота вины.
— Раввин? — как попугай, повторил Косс.
— Да-да, один из этих жрецов, учителей евреев. В Остии куча иудеев, у них наверняка должен быть глава!
— Не знаю, господин, но я могу спросить у работников.
Перепуганный управляющий бросился исполнять приказ эксцентричного патриция, прежде чем тому пришло в голову проверить счета.
Вскоре он вернулся в сопровождении крепкого, загорелого юноши.
— Вот, этот грузчик — еврей. Может, он сможет тебе ответить.
— Я Давид из Аскалона. Работаю здесь два года.
— Где находится ваша община?
— Мы живем повсюду понемногу. До недавнего времени нас было немного, но сейчас, со строительством нового бассейна, большой спрос на рабочую силу. Это тяжелая работа, и римляне отказываются ее делать. Сегодня много моих единоверцев прибывает из Палестины, в основном из прибрежных городов, где живут моряки и портовые рабочие.
— Вы не собираетесь в каком-то определенном месте?
— Иногда на Лаврентинской дороге, у одного состоятельного израильтянина, который предоставляет нам свой дом для молитвы. Там же рядом и наше кладбище. Но сейчас мы строим настоящую синагогу! Если работы хватит, через год закончим.
— А раввин у вас есть?
— Конечно, это он руководит работами. Живет в двух шагах от стройки.
— Как мне его найти?
— Это немного за городом, в центре земля стоила слишком дорого. Иди по Декуманусу Максимусу и сверни на юг, за Морские ворота. Продолжай идти вдоль побережья, и увидишь фундамент большого здания. Рядом с ним стоит домик — это дом раввина.
— Спасибо, Давид, — сказал Аврелий, потянувшись за кошельком.
Иудей, казалось, колебался.
— Господин, могу я вместо этого попросить тебя об одолжении?
Боги Олимпа, еще одно прошение! Но патриций не решился разочаровать славного рабочего.
— У меня в Аскалоне два брата,
