Мазыйка. Приговорённый город - Алёна Моденская
Выйдя на улицу, отправился искать булочную. Жутко неудобно, когда все продукты — в разных магазинах. И до супермаркетов ещё ой как далеко.
Буханку ржаного Новиков еле донёс. Почти бежал домой, истекая слюной от запаха свежего мягкого хлеба с упругой корочкой.
Уже мечтая о бутерброде с ароматной настоящей колбасой на прекрасной мягкой горбушке ржаного, Новиков почти влетел в подъезд. И чуть не сшиб с ног Иду Кашину, с подносом в руках, нарытым красиво расшитым вафельным полотенцем.
— Ой, а я как раз к вам, — белозубо заулыбалась Ида, накрашенная как на танцы. И в нарядном зауженном платье. И в туфлях.
— Вы сегодня не на работе? — вежливо поинтересовался Новиков, поднимаясь на свой этаж и продолжая грезить бутербродами.
— Я в отпуске, — весело пропела Ида, беспардонно увязываясь за Новиковым. — Кстати, это вам, — загадочно улыбнулась Ида, взмахнув накрашенными ресницами и кивая на поднос. — Пирог с яблоками.
— Спасибо, — изобразил улыбку Новиков.
Пришлось пустить её в квартиру. Не выхватывать же пирог, а потом хлопать дверью перед носом женщины, которая для них так расстаралась.
— Как вы обустраиваетесь? — спрашивала Ида, расхаживая по кухне, пока Новиков раскладывал покупки по подоконнику и старой облезлой этажерке, то ли оставшейся от прежних хозяев, то ли притащенной сюда Игнатьевым.
— Потихоньку, — вильнул Новиков. Потом, раз уж ему не дали насладиться бутербродами, пошёл в атаку: — Вы давно живёте в этом городе?
— Полжизни. Приехала из Добромыслова по распределению как раз перед Войной.
— Вы знали мать заведующей универмагом? — прямо спросил Новиков, зажигая газ на плите и ставя чайник.
— Да, хорошая женщина. Была. — Ида уселась на один из стульев и опёрлась локтем о стол.
Новиков молчал, возясь с покупками. Если уж Ида знала мать Ткач, то наверное, многие были с ней знакомы. Её не стало лет пять назад. То есть, если предположить, что Ткач писала свою предсмертную записку в присутствии убийцы, а он не обратил внимания на упоминание матери, то он мог не знать, что она уже умерла. Или он приехал позже, или… просто пропустил эту деталь. Или неправильно понял. Теперь Новикову нужно понять этот нюанс правильно.
Но до чего странно, что Ткач подумала об умершей матери в последний момент жизни.
— У них были хорошие отношения? То есть — у семейства Ткач? — спросил Новиков, убрав часть покупок в ящик под окно.
— Нормальные, — пожала плечами Ида, глядя в угол кухни.
Ясно. Так себе были отношения. Что там говорил Игнатьев про мать? Честная женщина. А дочь спекулянтка. Правда, скорее всего, она этими шмотками просто пыталась залатать дыру в душе. Муж умер, детей нет. Но матери её мутные делишки явно были не по нраву. Может, Оксана Ткач просто выплеснула в этой записке застарелое чувство вины?
Это если её ничем не накачали.
— У вас чайник кипит.
— А? — тупо спросил Новиков и обнаружил, что застыл у окна с пачкой сахара в руках.
Ида поднялась, отодвинула Новикова и проворно заварила чаю. Чашек не было, только две жестяные кружки, с барского плеча выделенные попаданцам Игнатьевым.
— У вас очень красивый город, — произнёс Новиков, усаживаясь за стол. Кажется, он уже выболтал этой близкой знакомой Игнатьева больше, чем следовало.
— Да, это правда, — улыбалась Ида, попивая чай из кружки. — Вы знаете, что слово «Мазыйка» переводится как «красавица»?
— Не знал, — покачала головой Новиков. — А что здесь вообще раньше было? Производства?
— Да много чего здесь было. И всё уплыло, — печально произнесла Ида.
Новиков помолчал. Как бы у неё разузнать, что же такого особенного имелось в этом удивительно красивом городе, раз тут такое хорошее снабжение и обеспечение. Город-то вроде не был закрытым. Просто Новиков знал, что в закрытых городах Союза люди жили чуть получше, чем в остальных.
Ида нарезала пирог тупым ножом, тоже принесённым Игнатьевым.
— У вас красивые кольца, — произнёс Новиков, рассматривая два недешёвых золотых украшения на пальцах Иды. — Наследство?
— Нет, — усмехнулась Ида. — Это местное производство. Здесь же раньше работал ювелирный завод. Вырос из мастерской Серебровых. Слышали?
— Про Серебровых все слышали, — кивнул Новиков. — Знаменитые ювелиры.
— Придворные, ещё с царских времён. Имели здесь заводик до Революции. Потом, кстати, примазались к новому режиму. — Ида раскладывала куски пирога по щербатым тарелкам. — Между прочим, это именно от них здесь много чего осталось. Они давали деньги на дома, почту, поликлинику. Потом всё национализировали, но Серебровых трогать не стали. Их потомки до последнего времени на заводе работали. Но теперь уже уехали. Их первыми вывезли, вместе с лабораториями.
Новиков откусил пирога, чтобы не сболтнуть ещё лишнего. Кажется, до него дошло, почему к Мазыйке относились с таким трепетом. Ювелирное производство с лабораториями. Какая-то особенная химия драгметаллов. Ну не ртуть же в золото здесь перегоняли. Наверное, просто вели какие-то исследования. А что, неплохая цель для иностранной разведки. Но завод-то давно уехал. Зачем тогда здесь осталась взрывчатка и резиденты?
Ида внезапно глянула на свои часики с золочёным браслетиком, повела бровями, вскочила и протараторила:
— Мне пора. Всего доброго. Обживайтесь. Обращайтесь, если что.
Новиков даже проводить её не успел — сама выбежала. Даже своего пирога не попробовала. Зато Новиков уже угостился. А что, если в него что-то добавлено? Ну не промывать же желудок. Так что Новиков вернулся в кухню и собрался было и дальше чаёвничать, но в дверь позвонили.
В кухню вошёл Игнатьев. Обычно холодный. Увидел две кружки чаю и куски пирога на тарелках. Помрачнел.
— Садитесь, — пригласил его Новиков. — Ваша знакомая нас угостила. Или, может, хотите бутерброд?
— Благодарю, — проскрипел Игнатьев.
Не дал Новикову налить ему чаю, взял кружку Иды. И её кусочком пирога не побрезговал.
— Скажите, можно ли узнать, откуда звонили Оксане Ткач вчера вечером? — спросил Новиков, заедая ароматный чёрный чай великолепным яблочным пирогом. Тёплый такой, с мягкими яблоками и кисло-сладким сахарным соком.
— Звонили из школы, — ответил Игнатьев. — Но там единственный телефон на весь район, он у них теперь в холле стоит. Люди-то суетятся. Заходи и пользуйся.
— Ясно, — грустно протянул Новиков. Потом решился спросить: — Есть что-то новое по поводу самой Ткач?
— Есть, — кивнул Игнатьев. Потом долго жевал пирог, видимо, принимая решение, стоило ли посвящать Новикова в детали. И если посвящать, то в какие именно.
Новиков же просто молчал. Оставил половину пирога под окном, чинно нарезал хлеба, положил на кусочки по два кружка
