Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье

Следователь подпрыгнул, будто одна эта фраза позволяла уличить Алексея во лжи.

– Тогда почему вчера утром она внесла вас в завещание как своего наследника, а вечером умерла?

Алексей опешил и, не зная, что сказать, повернулся к господину Менделю. Тот сухо кивнул.

Полицейский продолжал наседать:

– Как же это возможно, если вы едва знакомы?

Алексей покачал головой:

– Боюсь, у меня нет объяснения.

Рассказывать про странное предложение Глафиры Степановны он, конечно же, не станет.

Следователь махнул рукой, и городовые ввели в кабинет Ивана. Вид у него был взъерошенный и несчастный, только глаза уже не такие пустые, какими были на кладбище. Иван оглядел присутствующих и сгорбился, сжимая шапку в руках. Присесть следователь ему не предложил, но изволил сам выбраться из-за стола, подошёл вплотную и спросил вкрадчиво, показывая на Алексея:

– Этот молодой человек к твоей барыне ходил?

Иван затрясся и закивал, забормотал заискивающе:

– Этот! Лекарем назвался, дружком Михаила Дмитриевича. Говорил с ней, да только она после его визита будто с ума сошла. С прислугой на кухне чаевничать стала, чего не дозволяла прежде. Завещание попортила, да вы уж знаете! Всё! Всё ему отписала, а ведь прежде всё Императорскому Человеколюбивому обществу завещала!

Неожиданно для всех поток, истекающий из лакея, перебил господин Мендель.

– Считаю необходимым уточнить, что Императорское Человеколюбивое общество по-прежнему является главным наследователем госпожи Малиновской, чьё состояние составляет… хм… порядка нескольких миллионов. Господину Эйлеру отписана лишь конкретная сумма денег и дом, – громко и строго произнёс он.

– Особняк папенькин, где ж это видано! – вновь запричитал Иван.

– А тебе? – Следователь подозрительно уставился на лакея: – Тоже, поди, перепало чего?

Иван выпрямился и неожиданно гордо произнёс:

– И меня не обделила, врать не буду, пенсию выписала. Ещё пару лет назад вызвала меня и сказала: «Оставляю тебе, значит, Иван, на дожитие, чтобы в старости ни о чём душа не болела!» Но это же не дом…

Следователь повернулся к Алексею, демонстрируя максимум подозрительности:

– Как объясните?

Алексей вздохнул:

– Я действительно навещал Глафиру Степановну, я должен был передать ей письмо от погибшего сына…

– Чуть не угробил её этим письмом, – зло выплюнул Иван.

– Но, уверяю вас, никаких медицинских манипуляций с Малиновской я не производил. Мы только беседовали.

Иван, не скрываясь, фыркнул. А следователь продолжил:

– Где вы были вчера, когда на кладбище церковь взорвалась?

Алексей вспомнил свой вечер. Где он только не был! А Иван хоть и в шоке был, а встречу у кладбищенских ворот вспомнит, конечно. Поэтому он ответил правдиво:

– На кладбище и был.

– Зачем?

Алексей поднял на следователя ясные глаза:

– Искал отца Диомида, хотел заказать молебен по Михаилу Малиновскому. Но не успел, как раз бабахнуло. Можете отца Диомида спросить, он меня видел, да только он не в себе был, да и молебен в разрушенной церкви не проведёшь.

– Уведите свидетелей, – буркнул Макрушин, обращаясь к городовым, а сам вернулся за стол, – и сами снаружи подождите.

Иван и господин Мендель удалились. Макрушин некоторое время молчал, сердито передвигая предметы на столе. Потом буркнул в сердцах:

– Вот зря вы запираетесь, молодой человек, ей-богу, только работы мне прибавляете! Пока не было у госпожи Малиновской наследников, так и жила припеваючи, а как вы появились, так сразу в могилу и слегла. Как ни крути, только вам её смерть и выгодна получается! Так что вину вашу мы докажем, не сомневайтесь, вопрос времени. А вот если вы навстречу следствию пойдёте да чистосердечно обо всём поведаете, глядишь, и не каторга вам выйдет, а всего лишь поселение. И не в Сибирь, а где потеплее. Вы же доктор, а в южных губерниях как раз холера лютует[19]. Вот и займётесь, поборете холеру, ещё и прославиться сможете!

Алексей, не веря своим ушам, проговорил:

– Вы полагаете, что я, ни много ни мало, взорвал церковь, чтобы убить Глафиру Степановну? Да ещё в тот же день, когда она внесла меня в завещание?! Если так, то я выгляжу весьма неумным преступником, ещё и склонным к театральным эффектам.

На словах «театральные эффекты» что-то кольнуло внутри, но отвлекаться было некогда. Алексей наклонился поближе к следователю и шёпотом поинтересовался:

– Кстати, а каким способом я разрушил церковь? Запамятовал… И объясните, бога ради, почему вы подозреваете меня, а не Императорское Человеколюбивое общество, ведь ему гораздо больше достанется?

Так же шёпотом, с ядовитой учтивостью, Макрушин произнёс:

– Я позабочусь, чтобы вам вообще ничего не досталось! Я задерживаю вас до выяснения всех обстоятельств дела.

И сразу же громко крикнул:

– Городовой! В арестантскую его!

Разглядывая своё новое пристанище, состоящее из трёх стен, решётки и деревянной лавки, Алексей подумал, что теперь и ему есть чем похвалиться перед рыжим. Если доведётся встретиться. Как бы ни был уверен в своей невиновности Алексей, судебный следователь настроен решительно. У него есть три дня, чтобы придумать, почему Алексей всё же виноват. Ведь других подозреваемых пока не наблюдается. А Иван хорош, недавно руку пытался целовать, а сегодня потворствует, чтобы Алексея на каторгу отправили! В этот момент Алексея вдруг осенило: господин Мендель, отвергая их знакомство… помогал ему. Конечно! Ведь заяви он, что Алексей интересовался делами Малиновских, подозрения следователя стали бы только крепче! Интересно, почему господин Мендель так поступил? Что ж, надо будет прояснить, как только получится выбраться отсюда.

От размышлений Алексея отвлекли соседи. Или как правильно говорить, сокамерники? Двое бродяг встали у решётки и принялись гундеть, донимая дежурного городового:

– Отпусти нас, господин горелый, отпусти, невиноватые мы…

Дежурный не сдавался. Он с удовольствием лаялся с задержанными, напоминая им, что «невиноватые» не попрошайничают и не тырят у граждан кошели.

Алексей усмехнулся. Бродяги были одеты в потасканные солдатские шинели, униформу московских попрошаек. Горожане сочувствовали якобы вернувшимся с фронта покалеченным «солдатикам» и жертвовали охотнее, чем остальным. И «раны» у бродяг присутствовали, вполне достоверные, замотанные грязными бинтами. Алексей принюхался. Похоже, у одного из бродяг рана на руке настоящая, загноившаяся настолько, что начала давать запах.

Бродяги давали представление ровно до момента, пока дежурный не принёс обед: три тарелки слизкой каши и три кружки кипятка. «Солдатики» набросились на еду, Алексей, хоть и был голоден, заставить себя есть не смог.

– Не будешь? – мирно поинтересовался один из бродяг.

Алексей молча протянул ему тарелку.

– Кипяток не отдам, пригодится. У тебя рана на руке нехорошая. Как доешь, я тебя подлечу.

– Зачем это? Само пройдёт.

Бродяга придал себе независимый вид, успешно скрывая испуг.

– Не бойся, я доктор, я умею. А то походишь так ещё недельку, и руку