Пропавшая книга Шелторпов - Анна Свирская
– Всё очень складно, но… – Дэвид вздохнул. – Но я думаю, что Джулиус запросто соврёт, если ему это будет выгодно. Только вот у него нет мотива убивать сэра Фрэнсиса.
– А что, если есть?
– И какой?
– Мне надо подумать, – сказала Айрис. – Просто посидеть и подумать. Понять, какую роль играет книга, почему она стала «волшебной палочкой»… Она – ключ ко всему, я уверена. Она была так важна, потому что… Потому что с её помощью лорд Шелторп шантажировал сэра Фрэнсиса. Как только книга попала в руки сэра Фрэнсиса, он сразу же её сжёг. Значит, в ней что-то было… Но что? Как это связано с сэром Фрэнсисом? И имеет ли к этому какое-то отношение Питер Этеридж? Возможно, это чистая случайность… Мы так много всего не знаем. Даже не знаем наверняка, кто такой Питер Этеридж. А его сын? Кто его настоящий отец? И нужно ли нам вообще это знать?
Айрис облизнула пересохшие губы.
– Нам лучше подняться наверх, а не обсуждать это здесь, – сказал Дэвид после того, как она выговорилась.
Айрис кивнула и пошла к лестнице.
– Я… У меня, кажется, сдают нервы, – сказала она, поднимаясь по ступеням. – Я знаю, что подошла совсем близко, но никак не могу сделать последний шаг, понять что-то важное и очень простое. Я глупо себя веду, прости.
– Нет, ни капли не глупо. Но ты точно не хочешь уехать?
– А ты хочешь? – Айрис остановилась, крепче ухватившись за перила, точно ей нужна была поддержка.
– Я думаю, это стоит сделать. Но как можно всё бросить, когда мы уже так много узнали? А с другой стороны – чем ближе к разгадке, тем опаснее. И поэтому, опять же, надо уехать.
– Сегодня?
– Завтра. Пока мы соберёмся, пока попрощаемся, будет поздний вечер, а я не хочу ездить по местным дорогам зимой в темноте. Уедем завтра до обеда. Заодно убедимся, что Джулиус сдержал обещание и рассказал про книгу инспектору Мартину.
– Да, так будет лучше, – тихо произнесла Айрис.
Искать убийц – дело полиции. А она сама лишь сильнее и сильнее запутывается. Она считала, что самое важное в этой истории – исчезновение книги, если найти того, кто её забрал, то и всё прочее станет понятным, но нет… Узнать, кто украл «Ворона вещей», оказалось недостаточно. А она – и за это было особенно стыдно – изводила детективов из полиции этой книгой.
Ей удалось разгадать тайну Эбберли, и она решила, что и тут может помочь. Она ошиблась – тайна Клэйхит-Корта была ей не по силам. В какую бы сторону она ни двигалась, всё заканчивалось тупиком.
Они дошли до площадки второго этажа, и Айрис только сейчас заметила, что впервые с момента смерти сэра Фрэнсиса поднялась по лестнице короля Иакова. И нет, она не набралась смелости сделать это – она просто не обратила внимания. Забыла.
– Дверь твоей комнаты запирается? – спросил Дэвид.
– Да, изнутри есть защёлка.
– Хорошо. Закрывайся на ночь, ладно?
– Я так и делаю, – ответила Айрис. – С самого первого дня. Этот дом немного жуткий, особенно ночью. Одной в комнате страшновато.
– Я могу прийти. Не в смысле прийти ночью, – тут же поправился Дэвид. – В другое время.
– После ужина, – предложила Айрис.
– Или до?
– До я хотела немного отдохнуть. Вроде бы ничего не делала, только разговаривала, но всё равно устала, – чуть извиняющимся тоном добавила Айрис.
– Зайду после ужина, – кивнул Дэвид.
Айрис подождала, пока он не скроется за дверью, ведущей в боковой коридор, и только потом зашла в свою комнату.
Обычно она закрывала дверь на задвижку только ночью, но решила сделать и сейчас тоже. Чтобы задвижка вошла в паз, на дверь надо было надавить. Айрис навалилась на неё плечом, и дверь жалобно скрипнула.
Тоненький звук был таким звонким, что, наверное, облетел весь дом.
Почему никто не слышал, как сэр Фрэнсис вышел на галерею третьего этажа? Не слышал звуков борьбы? Не слышал разговоров?
Или они слышали, но не говорили? Не могли же все лгать – как в «Восточном экспрессе». Все Шелторпы, все съехавшиеся сюда родственники. И даже Дэвид.
Дэвид…
Айрис опустилась на кровать. Тело казалось бесчувственным и чужим – из-за усталости, напряжения после разговора с Джулиусом и эмоций, слишком сильных эмоций, которым она не давала выхода.
Она перекатилась по кровати и, оказавшись на животе, рассмеялась в подушку.
Очень глупо и по-детски – смеяться в своей комнате в одиночестве, но стоило только подумать о Дэвиде, об их поцелуях в библиотеке, и внутри поднималось что-то сильное и неуправляемое, словно горячий вихрь. Это чувство переполняло её, и она не могла не смеяться…
Тогда, сразу после того, как они поцеловались, у неё не было времени над этим подумать. Может быть, о поцелуях не стоило думать вовсе, их можно только предвкушать, потом чувствовать, потом вспоминать, но ей нужно было подумать. Как будто то, что она не разобрала в мыслях, не существовало по-настоящему, не укоренилось в реальности. Айрис требовалось время, чтобы осознать произошедшее, понять, что оно значило и что будет дальше.
Но о том, что будет дальше, ей совсем-совсем не хотелось думать. Она наслаждалась тем моментом, вновь и вновь прокручивая его в голове, и чувствовала лёгкую, светлую радость, восторг, безмятежность…
Айрис не могла похвастаться большим опытом отношений, но эти были самыми лучшими из всех. Единственными, в которых она чувствовала себя уверенно и на своём месте, со своим человеком. Она начала их не из желания не отставать от других девушек, не от скуки, не от нежелания обидеть отказом настойчивого ухажёра, не из тщеславия – когда за тобой начинает ухаживать тот, по ком сохнет с десяток студенток только из твоего колледжа. Всё это было раньше, но с Дэвидом было не так. Он ей просто нравился, сам по себе.
Айрис думала, что ни за что не обратила бы на него внимания, если бы они посещали одни и те же лекции или семинары в университете. Дэвид не обладал броской внешностью, не стремился обратить на себя внимание, разговаривал негромко, был сдержан в проявлении эмоций, никогда не пытался блеснуть умом перед другими, хотя Айрис знала, что он был очень умён. Но это можно было понять, только прожив рядом с ним несколько месяцев, – как и всё остальное о Дэвиде Вентворте.
При этом он не был ни застенчив, ни намеренно скрытен; Айрис казалось, что его «обыкновенность» была следствием удивительной самодостаточности. Он не чувствовал потребности каким-то образом заявлять о себе миру.
