Завещание свергнутой королевы - Ольга Геннадьевна Володарская
— Я не себя жалею, а ту бродяжку, которая меня родила. Скажи хотя бы, как ее звали?
— Она назвалась Элианой, — хмыкнула бабушка. — Тогда бразильские сериалы были популярны, и в одном была героиня с таким именем. А как на самом деле девочку звали, не знаю. В ее котомке документов не было.
И тут Варвару как кипятком ошпарило!
— Она была смуглой брюнеткой?
— Да, чернявенькой.
— С родинкой вот здесь? — и указала на кончик носа.
— Этого я не помню.
— Ба, скажи правду, умоляю! — Варя вскочила из-за стола, едва не перевернув тарелку.
— Ты чего всполошилась так?
— Лана, родственница из Бишкека, это моя мать?
— Какая еще Лана?
— Та, что играла со мной в шахматы! — Она помнила, как та теребила родинку, когда думала над ходом.
Бабушка молчала, упрямо поджав губы.
— Она все же вернулась за мной, но поздно? Вы прогнали ее и велели забыть обо мне?
— Прогнали? — рассердилась старушка. — Да она опять сбежала! А мы готовы были позволить ей общаться с тобой на правах родственницы. Так радовались приезду… — Она снова встала из-за стола, но теперь чтобы пересесть в кресло. Варя помогла ей. — Мать твоя меня не простит, наверное, за это, но я расскажу, что знаю. Я давно хотела, но мне все твердили — не надо травмировать ребенка лишний раз. А какой ты ребенок? У меня в твоем возрасте уже своих детей двое было…
— Я буду очень благодарна тебе за правду. И если ты попросишь, я скрою ее ото всех.
— Да не врали мы тебе в главном. Тебя родила юная бродяжка, забравшаяся в дом. А потом сбежала.
— Но она появилась вновь через несколько лет!
— Свалилась как снег на голову. Но твоя прабабушка ее приняла. Она тогда уже очень хворой была, многое забывала, путалась, заговаривалась. Приняла гостью за родственницу из Бишкека, но я по родинке на носу узнала беременную бродяжку. И маме твоей рассказала, кто она на самом деле. Мы ее на разговор вывели и кое-что узнали о девочке…
Варя жадно слушала бабушкин рассказ, который, увы, оказался коротким и имел несчастливый конец.
От Ланы отказались в роддоме. Она была недоношенной, очень болезненной. Потом еще и задержка в развитии обнаружилась. Поэтому крошку никто не удочерил и она попала в детский дом. Худая, крохотная, очень смуглая, она подвергалась постоянной травле. Мартышка, так ее обзывали. И не принимали ни в одну компанию. Училась Элиана тоже плохо. Читала еле-еле, с трудом запоминала тексты. Деду Морозу стишок рассказать не могла. Педагоги считали ее безнадежной, пока один не застукал ее за шахматами. Оказалось, Элиана (тогда ее звали Машей, а красивое имя героини бразильского сериала она взяла себе, когда получала паспорт) с четырех лет играет… С самой собой! Он проникся к девочке, стал с ней заниматься, и не только шахматами. Вскоре Лана подтянулась по всем предметам, даже литературе. Могла бы в хорошистки выбиться, если б педагог не переехал в другой город. На прощание он подарил своей подопечной карманную доску.
С ней она сбежала из детского дома через несколько лет. Сбежала не одна, а с мальчиком, который был добр к ней и взял под свое крыло. Из благодарности Лана ему отдавалась, но когда тот понял, что она беременна и срок уже большой, бросил. Девочка выживала как могла, держась особняком ото всех. За всю жизнь она доверилась двоим людям, педагогу и другу, и те ее бросили. Так стоит ли еще с кем-то связываться? Третьего предательства ей не пережить!
Родив, Лана бросилась в бега. Она моталась по городам, пока ее не поймали. Тогда она назвалась другим именем, сочинила историю про мать из Средней Азии, которая приехала в Россию на заработки, но погибла, и она осталась сиротой. Внешность помогла ей в этом.
— Ты родом из Киргизии, девочка? — спросил у нее милиционер.
— Кажется.
— А сколько лет?
— Одиннадцать.
— Так мало? — ахнул тот. После осмотра гинеколога стало ясно, что ребенок прошел через роды.
— Или двенадцать? Я точно не помню, — сказала шестнадцатилетняя Лана. — Я головой стукалась, и в ней иногда темно и пусто.
Ее определили в интернат, и в этом девочка прижилась. Она хорошо училась (что неудивительно, ведь программу шестого класса она уже проходила), была послушной, а если к ней цеплялись злые дети, Лана изображала припадок. Полтора года бродяжничества многому ее научили, притворству в первую очередь.
Окончив среднюю школу, она поступила в училище. На фоне остальных ребят не выделялась, казалась их ровесницей. Только с парнями не встречалась, хотя желающие ее пригласить на дискотеку были.
— Не ходит она на дискотеки, — сообщали им ее сокурсницы. — И парнями не интересуется… Только шахматами!
Лана, уже став дипломированным парикмахером, ехала в Москву, когда услышала: «Следующая станция Гороховец». Тогда-то и вспомнила о дочке.
— Только тогда? — прервала бабушкин рассказ Варя.
— Она так сказала. А что переживала все эти годы на самом деле — поди знай. С Ланой трудно было разговаривать. Каждое слово клещами тянули. Понятно, почему ее считали отсталой. Еще взгляд у нее такой…
— Задумчивый? — припомнила Варя.
— Отстраненный. Ты ей вопрос задаешь, а она сквозь тебя смотрит и молчит. Приходится повторять. В общем, с горем пополам мы из нее что-то вытянули. Мы — это я и мама твоя. Отец не в курсе. Матриарх тем более. Она спросила: «Откуда ты, девонька, родом?» Та по привычке: «Из Киргизии». Вот так и оказалась она нашей родственницей из Бишкека. Или я уже об этом говорила? Все же память уже не та у меня. Буду повторяться, останавливай…
Три дня пробыла Лана в их доме. С Варей не нянчилась, только в шахматы играла. Едва научила, сбежала.
— Как и в первый раз, — пояснила бабушка. — По-английски. Когда проснулись мы, ее нет. Но письмо прислала потом. В нем всего пара строк, и все же. Лана благодарила нас за заботу о дочке и обещала больше не беспокоить. Скупа на слова оказалась и в письме.
— Я найду ее! — выпалила Варя. — И разговорю…
— Не получится.
— Да, я понимаю, это трудно, но если она вам назвала свою фамилию… А то письмо? Откуда оно пришло? Адрес был указан?
— Не получится, Варя! — прикрикнула на нее бабушка. — Нет Ланы в живых.
— Откуда ты знаешь?
— Сходи в зал, принеси мою шкатулку хохломскую.
Варвара бегом бросилась в комнату, открыла дверцу шкафа, в котором бабушка хранила ценные вещи. Он был на замке, но ключ торчал в скважине, потому что
