Белая стрекоза и три папы - Янина Олеговна Корбут
— Бабуля, не отвлекайся на Славку, так что там у тебя случилось? — в волнении перебила я приятеля, тому только дай повспоминать свое «криминальное» прошлое.
— Дело было за месяц до отъезда. Мы с местными старухами иногда усаживались на партейку-другую. И в тот вечер… Не помню, что на меня нашло. Они стали тыкать мне, учителю русской литературы, своим Дюма. Ну я и сказанула им назло, что их Дюма вообще-то наш Пушкин. Одна старая грымза, Манон, принялась истерично хохотать, как ведьма. Я не выдержала и отвесила ей пощечину, чтобы та успокоила свою позорную истерику. А она меня успела зубами ухватить за палец. Представляешь, как собака!
— И что, за пощечину — в тюрьму? Вообще-то она вас тоже куснула, тут баш на баш, — справедливо заметил Славик.
— Ох, там такая история вышла. Перед этим я ела тостик с арахисовым маслом, и на пальцах остались частички арахиса. А у Манон сильная, сильнейшая аллергия. Короче, ее стало раздувать, асфиксия, еле откачали, до сих пор в больнице. Требует компенсации или грозится подать на меня в суд. А у них такие закона, такие законы!
Приятель поежился:
— Вот тебе и хруст французской булки поперек горла.
— Погоди, ба, — решила уточнить я, — так а заболевание у тебя есть, или ты его тоже придумала для усиления эффекта?
— Есть, конечно! — возмутилась бабуля. — Я же не просто так тут умирать собралась. Может, оно и к лучшему. А то последнее время квитанции от европейского ЖЭКА были такими, словно это ЖЭК-потрошитель. Только и остается, что ноги протянуть.
Пропавший якорь
Мысли мои были словно пустые, резиновые. Оттого я с радостью вынырнула из своей головы и переключилась на то, что происходило вокруг меня в настоящее время. Славик собрался на прогулку со скандинавскими палками, которые притащил с теплохода, заявив, что ежедневные прогулки полезны и уж точно не какой-то там непогоде его останавливать. Его увлеченность своим здоровьем после разговора с Катькой пугала. Наверняка он уже принял решение обзаводиться потомством, иначе его тягу к здоровому образу жизни было не объяснить.
Бабуля, испив чайку, увязалась за Славиком. Правда, ходила она без палок, зато благодаря трости крепко ступала по неровной дороге. Я слышала, как они громко переругиваются, удаляясь от дома.
— Стою на асфальте я в лыжи обутый. Иль лыжи не едут, иль я…
— Мэмэ, это скандинавская ходьба, — обиделся Славик на бабулины стихи.
— Это лыжные палки, несчастный! — злилась бабуля. — Нет, ну вы на него поглядите. Не слышны в мозгу даже шорохи… Думаешь, убежишь на своих палках от инфаркта? Ты что, думаешь, спорт — это здоровье? Самолет, Ницца, устрицы, море, вино. Вот это здоровье. Понял?
Когда они исчезли из вида, у меня зазвонил телефон. Меня приглашал на борт раньше времени вернувшийся из города Тукач.
— Пришли результаты? — заволновалась я. — Теперь-то вы можете точно что-то сказать?
— Вы так говорите, будто мы специально тянули. При рвано-ушибленной ране головы сложно сказать сразу, от чего наступила смерть.
Когда я, запыхавшись, поднялась на борт, Тукач пил чай из стакана, от которого поднимался пар. Рядом с ним сидел взволнованный капитан. Алексей Иванович, как истинный капитан, отказался покидать свое судно, несмотря на то, что Юрий уже устранил поломку и эти дни активно рыбачил с местными.
— В моей практике был случай, когда причиной смерти оказалась гематома, которая разрасталась и давила на мозг. Там была черепно-мозговая травма недельной давности. А в вашем случае по прибытии медиков все выглядело примерно так же: поскользнулась и упала. Но я позвал вас по другому вопросу. Наш капитан кое-что вспомнил.
— Что именно?
— Оказывается, чуть левее места, где нашли тело, висел якорь.
— Якорь? Не помню…
— Декоративный такой, но крупный, металлический, — словно извиняясь, пояснил Алексей Иванович. — Мне его на юбилей коллеги подарили, он был прибит на гвоздь.
— Ну… может быть. А что?
— Вы его не видели?
— Нет, а в чем дело? — начала я злиться на манеру Тукача затягивать свои расспросы, как жевательную резинку.
— Якорь пропал! — обрадовал он меня, словно это что-то объясняло.
— Да, я и не сразу заметил, — виновато улыбнулся капитан. — Не до того было. С этой поломкой, да и труп… как-то глаз замылился. Но когда стали обсуждать возможное орудие убийства, в голове закрутилось разное. И порядок когда наводили, меня вдруг как стукнуло: якорь! Глядь — ан нет его.
— Мы прикинули, что таким якорем вполне можно было нанести похожую травму головы, — пояснил Тукач, поглядывая на меня. — А потом этим же местом приложить голову пострадавшей о ступени, имитируя несчастный случай.
— Ну, допустим… Я так понимаю, если якорь и использовали, то сразу же от него избавились. Здесь, на реке, это дело одной секунды, — хмуро протянула я.
— Согласитесь, исчезновение якоря очень подозрительно. И о многом говорит…
Я согласилась, чтобы побыстрее смотаться. Тукач долго смотрел мне вслед с теплохода, и под его тяжелым взглядом мне стало очень неуютно.
У нас дома я застала мамулю с мольбертом. Она уже вернулась с пленера и теперь распивала чай со Славиком и бабулей, закончившими прогулку. Славик солировал, жалуясь на то, что такими темпами мы в деревне до Нового года просидим. А у него на праздники были совсем другие планы.
— Я же недавно заказал себе казаки, но они оказались так себе. Каблюки не на мой вкус. Хорошо, в пункте выдачи вернуть можно было. А вот елочка пришла очень даже ничего. Ты же помнишь, мою старую Ну-и-Ну в прошлом году погрыз, решил как раз обновить. Забрал я елку, иду, посвистываю. А коробка рваная, мешает только. Ну, я ее выбросил в мусорку, елку взял ловчее под мышку — и вперед.
— В своей шубе сутенера? — флегматично уточнила мамуля.
— Это модный сейчас мех Чебурашка! — обиделся Славик и продолжил:
— Так вот: иду я, в шубе сутенера, без каблюков, под дождем и с силиконовой елкой под мышкой. В октябре. И так мне тоскливо стало на душе…
— Это невозможно слушать! — возмутилась я. — Немедленно прекрати!
— Вот именно, — поддержала меня бабуля. — Я тут почти умираю, а ты про свою елочку. Обидно, между прочим.
— Да погодите вы помирать! — воскликнул Славик. — Может, что поинтереснее придумаем? Видите, какая у нас тут насыщенная жизнь. А вы там в своей Ницце сидели, как слива в сиропе. Никакого движения, никакой страсти, никакого огня.
— Кстати, про
