Белая стрекоза и три папы - Янина Олеговна Корбут
Дубровский бросил топор и подошел ко мне вплотную. Чтобы не молчать, я спросила:
— Ты рассказал мне всю правду?
Он закусил нижнюю губу и посмотрел мне в глаза:
— Нет. Есть еще кое-что. При нашей последней встрече я позаимствовал у него паспорт.
— Я так и знала!
— Не потому, что хотел по нему выехать… Ты же знаешь, у меня есть свой, поддельный.
— Тогда зачем?
— Хотел быть уверен, что он точно не уедет в ближайшее время из страны. Так, на всякий случай. Восстановление документа заняло бы какое-то время, за которое я рассчитывал провернуть здесь все свои дела.
— То есть, кроме меня, у тебя здесь все-таки были какие-то дела.
— Были и есть. Я не скрываю. Давай пройдемся. Есть еще кое-что, что ты должна знать.
Мы вышли за калитку и медленно зашагали в сторону реки. Было видно, что Дубровскому не просто дается этот разговор.
— Дарина, я много чего тебе наговорил, чтобы скрыть один факт. Но теперь понимаю, что молчать больше не могу. Ты должна знать, что мой батя жив.
— Как жив? — опешила я. — Он же умер еще тогда, в тюрьме Сочи… Папа говорил…
Я лихорадочно стала прокручивать в голове все, что помнила о смерти криминального авторитета, который был отцом Дубровского. Впрочем, он его не растил, но в зрелые годы вспомнил о сыне и кое-чему, видимо, обучил. Когда криминального авторитета не стало, Дубровский пробивался мелкими делами, нажил себя кучу врагов и постоянно скрывался. Его передряги тянули уже на полноценный приключенческий роман в трех томах.
— Представь себе. Я сам узнал об этом случайно. В Лондоне, куда меня пригласил бывший соратник бати. Тут я ни слова не придумал. Про то, что меня просили возглавить и так далее… Короче, тогда мне рассказали, что в тюрьме бате организовали липовую смерть и вывезли его в Англию.
— Зачем?
— Он узнал, что его хотели убить. У моего старика были старые счеты с другим криминальным авторитетом Боброшвили. Моего об этом предупредил верный человек, и батя подсуетился. Об этом знало только несколько ближайших соратников. Он даже мне не сообщил, чтобы не подставлять. Нельзя было выдавать его местоположение.
— Но что-то изменилось?
— Да, Боброшвили отравили, и теперь отец хочет восстановить свое влияние. Для этого ему нужен надежный человек. А кто может быть надежнее сына? Я уже говорил тебе, что не хочу в этом участвовать, но отказать отцу тоже не мог. Тут в России я должен был кое с кем встретиться и передать документы и компроматы на кого следует. Ну и устные сообщения, разумеется. Поэтому я и задержался, не сел на теплоход вовремя. Но я сразу заявил отцу, что это последнее поручение, которое я выполняю. Дальше пусть находит кого-то другого на роль связного. Поэтому мне так важно уехать отсюда, понимаешь? Забрать тебя и свалить, иначе он будет продолжать просить, а я буду не в силах ему отказать.
Такая откровенность и подкупала, и пугала. В подтверждение своих слов Дубровский сграбастал мою руку и заявил:
— Надеюсь, ты понимаешь, что об этом не должна знать ни одна живая душа. Я очень рискую, доверяя тебе эти сведения. У тебя один отец подполковник, второй почти что заместитель губернатора, а третий вообще медийная личность.
— Не смешно.
— А я и не шучу. Теперь я весь в твоей власти. Не могу уехать, не получив от тебя ответа. Потому что не знаю, когда смогу появиться здесь в следующий раз. Если отец решит снова вернуться к делам в полной мере, у многих его бывших соратников земля будет гореть под ногами. И у меня появится в разы больше новых врагов. Тогда о семье и спокойной жизни я смогу забыть навсегда.
— Есть еще кое-что. Васятка говорит, что слышал, как Соня была у тебя в каюте. И вы ругались. Почему ты мне про это не рассказал?
— Дарина, послушай…
— Значит, все-таки была. Как я могу верить тебе после этого? — в досаде бросила я и, развернувшись, поспешила к дому.
— Она думала, что я Иванов, — крикнул мне вдогонку Дубровский и, чертыхнувшись, пнул ногой покосившийся забор черной дачи, до которой мы, сами не заметив, дошли во время разговора.
Яички как у птички
Дома у нас шла оживленная дискуссия Славика и вернувшейся бабули, которую я случайно подслушала. И вот клянусь, я бы много отдала, чтобы расслышать это назад…
— Славочка, не пыли! — возмущалась бабуля. — Тебе ли со мной равняться с твоими яичками?
— Гранд-Маман, вы что себе позволяете? — вспыхнул в ответ приятель. — Я же вам по секрету, как родной.
— Какими яичками? — переспросила я, думая, что ослышалась.
Славик покраснел, сравнявшись цветом с кетчупом, которым поливал свой бутерброд с колбасой. Бабуля торжествующе воззрилась на меня:
— А ты не знала, что Славке грозит операция по удалению яичка?
— Славик? — вопросительно подняла я брови.
Тот в ответ фыркнул, отвернулся, потом снова фыркнул и, наконец, выдохнул.
— Не хотел тебе говорить, чтобы ты меня не жалела. Короче, я же не просто так по поликлиникам бегал.
— А что, ты как-то особенно бегал? Мне кажется, это твое обычное поведение…
— Ты вообще ненаблюдательная! Неудивительно, что до сих пор одна кукуешь. Мужчины любят внимание.
— Сейчас не обо мне речь!
— Недавно мне по почте пришел ответ на какое-то очередное обследование…
— Ну вот, признай, ты сам говоришь «очередное». Уже сбился со счета!
— Я слежу за здоровьем. Так вот, там было написано, что у меня в яичке опухоль.
— Ужас…
— Доброкачественная, — успокоил меня Славик, — но надо удалить от греха подальше. Во время операции есть риск, что я больше не смогу стать отцом!
— А ты хотел стать отцом? — сдавленно хмыкнула я.
— Конечно! Просто не прямо сейчас… А в обозримом, так сказать… Короче, не путай меня! Врачи дали месяц, в крайнем случае, два. И вот когда мы застряли в этой деревне, я поначалу решил, что лучшего места не придумаешь. Свежий воздух, парное молоко, молодые бабоньки, готовые к зачатию. Чем не повод заделать наследника? Правда, бабонек тут не оказалось. В смысле, молодых…
— Ты меня пугаешь, как всегда, — пробормотала я, усаживаясь на стул. — Чем тебе твои бывшие не угодили? Прошелся бы по списку. Хотя…
Тут я вспомнила, что большинство бывших Славика было замужними дамами предпенсионного возраста. И вряд ли хоть одна из них
