Дочь поэта - Дарья Викторовна Дезомбре
Он наконец посмотрел на меня — будто искал моего одобрения.
— Понимаю, — только и смогла сказать я.
Ничегошеньки я не понимала.
А Юнкеров мотнул рыжей кудлатой головой, будто мух отгонял.
— Потом, еще через тройку лет, на последнем курсе, у нас закрутилось с Леркой моей… Ну и сейчас, неожиданно так, она появляется. И говорит: мол, всю жизнь мечтала вернуться в школу. Но опыта-то работы с детьми нет. Я помогал, как мог. Советовал. Своих в пример приводил — у меня двое. Лерке предложил: давай пригласим Аню с ее Лешей в гости? Лерка обрадовалась — давно хотела познакомиться.
— И как все прошло?
— Никак. — Он пожал плечами. — Аня отказалась.
— Я ее понимаю.
— Да? Ну, может быть. По мне, так все быльем поросло.
Я вежливо улыбнулась.
— У Анны, судя по всему, не поросло.
Виктор отвернулся в явном смущении.
— Я дурак, да? — Смотрите-ка, он прямо на этом настаивает. — Толстокожий?
Это самое мягкое определение, дружок. Я продолжала удерживать на лице вежливую улыбку. Анна мной бы гордилась.
— Знаете, я показывал ей фотографии на мобильнике.
— Семейные?
— Ну да. Жена, дети. Дача.
Боже… А ведь поначалу он мне понравился.
— И она вдруг говорит: «Никогда тебя не прощу». А за что меня прощать? Это я вообще-то должен был ее простить за то письмо!
— То письмо?
— Ну да. Она же мне написала тогда, что передумала. Я ей и говорю позавчера: ты ж сама тогда все решила! Сама!
— А она?
— Она как начнет смеяться. Форменная истерика. Я забегал. Воды принес. Бить по щекам постеснялся.
Я поднялась.
— Спасибо.
— Да за что спасибо-то! Где Аня? Что произошло?
Я в последний раз за этот день улыбнулась Сибиллой. Иногда, сказала я себе, выходя из школы, следует проявлять настойчивость, когда звонишь в дверь. С другой стороны, не отправься я сюда, вряд ли бы мне достались кусочки пазла старой истории о юношеской любви и предательстве. Мне предстояло снова вернуться к отправной точке. На этот раз я не церемонилась: вновь и вновь нажимала на кнопку звонка, колотила в дверь кулаком. Давай-же, Аня! Поднимайся! Не заставляй меня вызывать слесаря и местного участкового!
— Вы к Анечке с Лешей? — услышала я.
Развернулась. На площадке за моей спиной стояла корпулентная дама, укутанная поверх халата в теплый платок.
— Да, — я вздохнула. — Леша попросил проверить. Уже пару дней не может до жены дозвониться.
— Бог ты мой! — дама всплеснула руками. — Вот же солоха! Он мне, наверное, тоже звонил! А мой телефон совсем сдох. В ремонт отнесла, а там… — Дама рассказала о трагической судьбе своего мобильника уже из прихожей квартиры напротив. И в результате вынесла мне ключ. — Вот, возьмите. Он у меня всегда, на всякий случай, а у них — мой. Они кошку мою…
Но я уже не слышала: опять накатило раздражение — нахал Леша соседке наверняка даже не звонил. Зачем портить репутацию перед соседями, если верная литсекретарь приедет из пригорода и все организует, не вынося сор из избы? Я повернула ключ и без всякого стеснения закрыла дверь перед носом у дамы в оренбургском пуховом платке. Нащупала выключатель в тамбуре. Отметила, что сапоги Ани лежат, раскинутые по углам тесного пространства в подобии шального танца. Человек, который так весело снимает обувь, вряд ли трезв. И верно — хозяйка сапожек лежала навзничь на диване в гостиной.
— Аня, — позвала я. — Это я, Ника.
И услышала в ответ только нечленораздельное бормотание. Я осторожно присела на край дивана. Звякнула, покатившись, пустая бутылка. Я наклонилась: коньяк. И никаких признаков закуски. Анна Двинская, вы не перестаете меня удивлять. Я вздохнула и набрала номер единственного человека, способного мне помочь.
— Наконец-то, — выдохнул он в трубку. — Я думал, ты…
— Мне совершенно не интересно, о чем ты там думал, — перебила его я. — Мне нужна твоя помощь. Прямо сейчас.
— Я готов, — только и сказал он.
И действительно минут через сорок позвонил в дверь. Собранный, деловой кузнечик с пакетом из «Пятерочки». Как я отвыкла от него за последний месяц, как странно было даже подумать, что я ложилась с этим человеком в постель, планировала завести детей… Весь вид его был мне чужд. Он все-таки потянулся чмокнуть меня в щеку, и отторжение стало физическим: побриться перед приездом он не успел — слишком торопился. Сам запах его был мне неприятен. Догадавшись, что время для поцелуев выбрано неудачно, он молча вынул из пакета банку с огурцами и курицу, плюс — пакет поменьше — из аптеки. Пропротен, активированный уголь. Бросил на меня косой взгляд:
— Принеси-ка стакан воды.
И когда я выполнила поручение, Анна, лохматая, опухшая, уже сидела, накренясь к его хлипкому плечу. Лицо, с оттиском диванной подушки, черное крошево обсыпавшейся туши под так и оставшимися закрытыми глазами…
Я сглотнула. Что я сделала, зачем только взялась играть в эти игры? Слава вынул у меня из рук чашку с водой.
— Иди приготовь пока бульон.
Опять бульон. Зелье для возвращения к жизни. Я послушно взяла курицу и отправилась на идеально-чистую кухню. На деревянных полочках над плитой кокетливым рядком выстроились приправы. В нижнем отсеке холодильника обнаружились морковка и лук. Я машинально чистила и резала, снимала пену с закипающего варева и прислушивалась к звукам из ванной. Шум воды, рвотные спазмы. Наверное, я должна пойти туда и помочь. Не брезгливость, но чувство вины пригвоздило меня к месту. Я заразилась от Него, думала я. Жестокость — заразна. Я уменьшила огонь: никогда еще мой бульон не был так прозрачен. (О опыт. Проклинаю тебя!)
Я ведь знала, что она может упасть с этой скалы. И подвела ее к краю. Не потому, что ненавидела. Просто расчищала территорию, точнее, занимала ее, как какой-то агрессивный грибок, вид ядовитой плесени… Права была Алекс в своих подозрениях. И Слава в своих заключениях тоже прав.
Я обхватила себя руками, взгляд машинально переходил с одной цветной фотографии на стене к другой. Путешествия с Лешей по Европе. Кусочки площадей, перспективы улиц, острые шпили ратуш. Они выглядели счастливой и очень благополучной парой. Да, благополучной — то самое слово. Оно не про горячий полуобморок страсти, но в его умеренном тепле женщина уж точно не пьет в одиночку до потери сознания два дня подряд.
Кроме цветных фото, кухню украшала еще парочка черно-белых. Катя, мать Алекс
