Дочь поэта - Дарья Викторовна Дезомбре
Или — тут я похолодела, дело было вовсе не в моих сестрах, а в прозрачной мачехе? Может ли случиться, что отец, в его преклонном возрасте… Меня передернуло. Конечно может. Для чего иначе мужчина женится на барышне, не отягощенной ни интеллектом, ни образованием, а лишь свежим лицом и телом, как не для того, чтобы подстегнуть свое гаснущее либидо? У детей пожилых отцов, говорят, больше шансов стать вундеркиндами. Да что там! Гениями! У троих, уже имеющихся у него дочерей с этим явно не задалось. Мы проиграли там, где, оказывается, еще был шанс выигрышного билета.
Я, качаясь, дошла до кровати. Ты опоздала, прошептала я простыням, измятым сексуальными экзерсисами с прошлого раза. Опоздала сделать его счастливым. Кто-то сделает это до и за тебя.
Глава 31
Архивариус. Осень
Я сидела в своей комнате наверху, тупо уставившись на тоненькую стальную пластинку в ладони. В день, когда я застала Алекс в ванной, я отмыла ее от крови. Но не выбросила. Она продолжала лежать у меня на рабочем столе невинным аксессуаром. Кто знает, может, я ею точила свои карандаши для пометок на полях поэта? Оттачивать острие карандашей, чтобы отцу проще писалось, резать кожу дочери, чтобы ей легче жилось… Можно поиграть словами и смыслами — но зачем? Это кокетливые бесцельные игры и, исходя из темы, еще и постыдные. Моя сестра страдала, и я хотела знать — за что она себя так сильно и так давно наказывала?
Тускло блестящая сталь на краю стола манила, притягивала взгляд. А если тоже попробовать — провести по белой коже, нарушить ее целостность, выпустить нутро? Сделать себе больно. Сделать себе легче. Но я не могла себя заставить. Что-то в этом было святотатственное. Моя оболочка оказалась мне дорога. Свою боль я держу внутри. Что будет, если выпустить ее наружу? И я раз за разом откладывала бритву и принималась за дела. Обычные хозяйские. Я не горела желанием увидеться с Костиком, не хотела рассказывать ему про признание Алекс, пока не пойму — почему? Теперь ясно, что обе дочери ненавидели старого ящера, и у каждой были свои резоны. С Нюшиными мы разобрались. Разберемся и с загадкой Алекс.
И вот в одно светлое воскресное утро в конце сентября мы с Валей возвращались с рынка в Сестрорецке, нагруженные сумками с овощами. Я предложила приготовить настоящий французский рататуй, и Валя с энтузиазмом согласилась. Накануне мы неожиданно неплохо провели время в компании Алексея — поедали суши, и он учил нас пить саке.
— Никогда не наливайте себе сами, девочки! — наполнял он наши рюмки, подмигивая.
Анна сидела рядом, раскрасневшись, и он то и дело брал ее за руку.
— Обычай требует наливать сначала старшей по званию! — саке лилось в рюмку Вали, потом Ани. — Или все-таки по старшинству? — делано пугался он и пробовал налить сначала жене, а она била его игриво по руке.
— Ладно, наливайте сразу мне! — Я подставила рюмку, прикидывая, не приснилась ли мне Анна, свернувшаяся в темноте под одеялом?
Я тогда помогла ей скрыть следы падения — отзвонилась Алексею, промямлила что-то про последствия смены гормональной терапии. Следуя моей версии, жена его попала в больницу, но сейчас уже дома, отсыпается. Анна ни разу не поблагодарила меня за тот вечер, да что там — ни разу не дала понять ни взглядом, ни жестом, что о нем помнит.
— Таак… — Тем временем Алексей поднял рюмку, не выходя из роли массовика-затейника: глаза и щеки горят, обычно приглаженные волосы стоят дыбом — в этот момент он был мне почти симпатичен. — Сакадзуки держим в правой руке, придерживая донышко левой. — Он кинул взгляд на Валю, привычно отставившую от себя алкоголь. — Э, нет! Когда вам налили, надо сделать хотя бы один глоток!
Мы вчетвером (Алекс не почтила нас в тот уик-энд своим присутствием) залихватски залили в себя саке. Алексей подключил свой мобильный к колонкам, поставив что-то из собственного плейлиста. Весьма занудного — что не удивительно, зная персонажа. Однако никто не решился ему об этом сказать, да и саке нам было в помощь — и раз, и два, и три. Только за полночь, весьма довольные собой и проведенным вечером, мы разошлись по комнатам.
А наутро у троих девочек, спустившихся к завтраку, даже не болела голова. А вот Алексей явно страдал: он так и не вышел к столу.
— Мужчины. — Анна, под шум кофемашины, ловко накрывала на стол. — Пусть отсыпается. А я бы погуляла вдоль залива. Погода-то какая! Жаль упускать последние деньки.
— Я — в магазин. — В конце концов должен же быть от меня какой-то прок. — Мы вчера забыли купить специи для рататуя.
— Можно я с тобой? — Валя явно чувствовала себя в моей компании уютнее, чем раньше.
Вышли мы примерно на час, а когда вернулись, то, скинув на пороге обувь, мельком отметили, что кроссовок Анны пока нет на месте, а значит, она все еще гуляет — вот и хорошо. Будет время приготовить обед.
Для начала мы занялись овощами, часть отправили сразу в раковину, чистить. Остальное — в холодильник. Но едва Валя захлопнула дверцу, как…
— Алло! Возьми трубку! Не смей меня игнорировать, слышишь?! Не смей! — Первые секунды, оцепенев, мы не смогли узнать голос, столько в нем слышалось тоски. Валя подскочила, взгляд ее заметался. Голос гремел на всю веранду. — Я же люблю тебя, с ума схожу. У нас же все есть, чтобы быть счастливыми!
Хлопнула калитка — через сад, улыбаясь, шла Анна. Чертов Алексеев мобильный, оставшийся со вчерашнего вечера подсоединенным к колонкам! Я подбежала к стене, вырвала из розетки шнур от колонок. Валя так и стояла, застыв, с округлившимися глазами — очевидно, уверенная, что Алексей признается в бешеной страсти именно ей. Я нахмурилась — Анна уже поднималась по крыльцу. Я бросила полный ярости взгляд на Валю: ну же! Соберись! Валя едва слышно выдохнула. Молодец. За долю секунды я собрала свое лицо в доброжелательную маску, развернулась к входной двери.
— Как погуляла?
— Отлично! — Анна светилась румянцем. — Как же здесь славно! Если б не пробки, переехала бы, вот правда, сюда жить…
Она стянула кроссовки, прошлепала
